Октябрь. Память и создание большевистской революции

Спор о значении произошедшего в октябре не ограничивался междоусобными распрями среди небольших групп политических активистов. Он влиял на слова и действия более широкого круга людей, многие из которых выражали свою поддержку или протест в эстетических терминах. Стиль дневниковой записи Зинаиды Гиппиус от 6 ноября выдает глубокое беспокойство по поводу сложившейся ситуации и того, что было поставлено на карту:

Очень странно то, что я сейчас скажу. Но… мне скучно писать. Да, среди красного тумана, среди этих омерзительных и небывалых ужасов, на дне этого бессмыслия – скука. Вихрь событий и – неподвижность. Все рушится, летит к черту и – нет жизни. Нет того, что делает жизнь: элемента борьбы. В человеческой жизни всегда присутствует элемент волевой борьбы; его сейчас почти нет. Его так мало в центре событий, что они точно сами делаются, хотя и посредством людей. И пахнут мертвечиной [Гиппиус 2003: 333–334].

Другие литераторы, отнюдь не большевики по принадлежности к партии или даже по симпатиям, также ощутили этот вихрь. Блок видел в нем прямо противоположное тому, что видела Гиппиус, о чем писал в статье «Интеллигенция и революция»:

Что же задумано?

Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лживая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, веселой и прекрасной жизнью. Когда такие

замыслы, искони таящиеся в человеческой душе, в душе народной, разрывают сковывавшие их путы и бросаются бурным потоком, доламывая плотины, обсыпая лишние куски берегов, – это называется революцией. Меньшее, более умеренное, более низменное – называется мятежом, бунтом, переворотом. Но это называетсяреволюцией.

Она сродни природе… [Блок 1960–1965, 6: 11–12]

Для поэта, как отмечал один литературный критик в 1921 году, «в революции есть две стороны. Ею движет не только план и расчет, не только разум. В ней есть душа» [Коган 1921: 5]. Владимир Маяковский, один из самых преданных революции поэтов, «революцией… наслаждался физически», по словам его друга, литературного критика Виктора Шкловского: «Она была ему очень нужна» [Шкловский 1940: 102]. Пролетарские поэты, которые процветали в первые годы существования советского государства, пытались запечатлеть революцию в серии эстетизированных образов и витиеватых пассажей: Карл Маркс в образе ангела-хранителя, парящего над баррикадами; пролетарий-гигант, попирающий новый мир; заводы – железные цветы, предвестники новой весны [Рушап 1990: 6–9]. Блок использовал образы апокалиптического масштаба, предупреждая Запад в своем стихотворении «Скифы», что игнорировать революционную Россию можно только на свой страх и риск:

Мильоны – вас. Нас – тьмы, и тьмы, и тьмы.Попробуйте, сразитесь с нами!

Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы,С раскосыми и жадными очами![Блок 1960–1965, 3: 360]