Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Не следует думать, что Белый выражал позицию всего геологического сообщества. «Книгу восприняли хорошо. Её прочитали все, начиная с высокого начальства. А уж у нас в институте – просто каждый прочитал», – говорит Анатолий Ложкин. «Книга была здесь (на Северо-Востоке. – Примеч. авт.

) воспринята с удовольствием. Всю эту волну один Феофанович и поднял. Хотя у Олега с Васей до романа отношения были вполне нормальные. Олег вообще был не конфликтный человек», – вспоминает Борис Седов.

Если не брать историю с «Феофанычем», следует признать: роман был принят восторженно и специалистами, и широким читателем, и властью. «Удивительный, редкий факт: с момента выхода в свет книги Олега Куваева не прошло ещё и десяти лет, а общий тираж её изданий только на родном языке уже перевалил за два с половиной миллиона экземпляров», – отмечал в 1984 году Игорь Литвиненко. Роман переиздавался десятки раз, широко переводился – не только на языки народов СССР, но и на болгарский, венгерский, чешский, немецкий, польский, французский, испанский, вьетнамский, арабский: Територія, Territoorium, Teritorija, Териториул, Le Territoire, The Territory, A terület

… Был отмечен премией Магаданского комсомола, первой премией ВЦСПС и Союза писателей СССР как «лучший роман о рабочем классе». К сожалению, обе награды оказались посмертными.

Игра дальстроевских престолов,

или Песни вечной мерзлоты и мерцающего золотого пламени

На вопрос, чему именно посвящён главный куваевский роман, можно отвечать по-разному. В равной степени обоснованны утверждения, что книга эта рассказывает о поиске своего места в жизни, об особом обряде инициации, превращающем обычного советского человека в рыцаря спрятанного на Чукотке Грааля, о попытках сохранить автономность индивидуального существования в мире инструкций, циркуляров и государственного плана, о смысле бытия, не отменяемого даже смертью, и т. д.

Но ни одна из этих тем, стоит лишь провести детальное сопоставление их удельного «веса» в композиционной структуре произведения, не способна претендовать на то, чтобы считаться идейно-художественной доминантой «Территории». Подобно кроваво-красной горе из киновари, обнаруженной Семёном Копковым, над ними возвышается пирамида властных отношений, принятых в Дальстрое и организующих систему персонажей романа сверху донизу. Не будет преувеличением сказать, что центральная тема «Территории» – это тема власти. Книга Куваева куда ближе к трактату Макиавелли «Государь», чем к полуистлевшему Кодексу строителей коммунизма и производственным романам всех сортов и видов – от «Цемента» Фёдора Гладкова до «Чёрной металлургии» Александра Фадеева (кстати, в юности учившегося в Московской горной академии – предшественнице куваевского МГРИ-РГГРУ). Однако и сравнение «Территории» с сочинением знаменитого флорентийца несколько уводит в сторону от реального положения дел, поскольку «Государь» представляет собой набор советов и рекомендаций для воображаемого идеального правителя и не очень касается, во всяком случае напрямую, первичных онтологических оснований любых человеческих поступков. Куваевский роман, напротив, предназначен не только для будущих Чинковых, мечтающих «править и володеть» на выбранной ими территории. Созданный Куваевым текст описывает не власть как социологический феномен, не механизмы выстраивания иерархии в разномасштабных человеческих коллективах, хотя и эти моменты в нём, безусловно, присутствуют, а волю к власти, являющуюся ключевым принципом аутентичного, подлинно верного поведения. Разумеется, под волей к власти здесь не следует понимать удовлетворение личных амбиций удельного князька, снедаемого честолюбием и грёзами о внешних знаках собственного величия. Речь идёт о более сложном импульсе человеческих поступков, о той «навигационной системе», которая обеспечивает надёжную ориентацию в бытии, не позволяя ни потеряться в этом мире, ни потерять в нём себя. Но прежде чем дать максимально адекватную интерпретацию той воли к власти, что движет поступками Чинкова, необходимо описать разнообразные формы её проявления, представленные в романе.