Олег Куваев: повесть о нерегламентированном человеке

Такое безразличие контрастирует с восторженностью, переходящей у некоторых героев Стругацких и Куваева в романтическую экзальтированность. Мы помним, как Баклаков, взирая на вершины Кетунгского нагорья, «от избытка счастья» восклицает: «Ах, боже мой, боже мой!» Похожей сентиментальностью авторы «Пикника на обочине» наградили сына Стервятника Барбриджа, Артура. Добравшись с Шухартом до Зоны, он «восхищённо вскрикнул», поражённый открывшимся перед ним пейзажем. И было от чего: «На востоке горы казались чёрными, а над ними полыхало и переливалось знакомое изумрудное зарево – зелёная заря Зоны». Даже Рэд Шухарт, выбравший постоянной моделью поведения нарочитую грубость, присоединяется к созерцанию этих красот: «Рэдрик… смотрел, как быстро гаснет, затапливается розовым зелёное зарево, и оранжевая краюха солнца выползает из-за хребта, и сразу от холмов потянулись лиловатые тени, всё стало резким, рельефным, всё стало видно как на ладони…»

Эстетическое отношение к действительности отдельных героев «Пикника на обочине» и «Территории» сочетается с реверансами в сторону нравственного релятивизма. Рэд Шухарт, например, убеждён, что «Зона не спрашивает, плохой ты или хороший»: ей до этого попросту нет дела. Вот и Кьяе у Куваева всегда «сердился, когда о жизни говорили „хорошая“ или „плохая“». По его мнению, «жизнь не может быть хорошей или плохой. Просто она бывает разной. Она всегда просто жизнь». Именно поэтому Кьяе «воспринимал вещи так, как они есть».

Для Шухарта и Кьяе цель жизни заключается в самой жизни. От этого правила отступают те персонажи Стругацких и Куваева, которые какую-либо часть жизни объявляют наиболее ценной и приписывают ей имманентный смысл. Нунан, играющий роль ухватистого дельца, говорит жене Шухарта Гуте: «Иногда я спрашиваю себя: какого чёрта мы так крутимся? Чтобы заработать деньги? Но на кой чёрт нам деньги, если мы только и делаем, что крутимся?» Этим словам нетрудно подыскать аналогию и в романе Куваева. Чинков, готовый любыми средствами выбить финансирование для поисков золота Территории, сидит на совещании у Робыкина, но думает исключительно о своём: «„Нужны деньги, чтобы добыть деньги, нужны деньги, чтобы добыть деньги“, – крутилась в голове глупая мысль». Расхожая производственная формула «товар – деньги – товар» подменяется в сознании Чинкова диковинным уравнением «деньги – деньги – деньги». Оно производит впечатление заклинания, способного заманить на Территорию злобный дух Финансового Капитала, но в действительности служит всего лишь инструментом реализации главной чинковской мечты. Деньги необходимы Чинкову для того, чтобы иметь возможность снарядить новую экспедицию за золотом, а положительные результаты каждой новой экспедиции дают, в свою очередь, возможность требовать у руководства Северстроя увеличения финансирования, и так до бесконечности.

И последняя параллель, которую мы упомянем, связана с возрастной дифференциацией сталкеров Зоны и золотодобытчиков Территории. Первооткрыватели драгоценного металла Реки – по романной терминологии Боги, Боги прежних времен, которых вот-вот низвергнет в Тартар поколение молодых Богов, идущих им на смену и мечтающих перенести Олимпийские чертоги из Города в Посёлок. По схожему принципу делятся и хармонтские охотники за хабаром. Сталкеры, начавшие осваивать Зону, когда Рэд Шухарт был ещё подростком, воспринимаются им почти так же, как Зевс воспринимал детей Урана и Геи – как порождение стихийных хаотических сил, нуждающихся в укрощении. Вспоминая, как он впервые явился в кафе «Боржч», служившее местом релаксации вернувшихся из зоны сталкеров, Шухарт, только что разжившийся первой «пустышкой», разворачивает перед нами эпическую картину подлинной титаномахии, правда, не без пародийного оттенка: «Дымный зал в „Боржче“, огромные красные лапы, сжимающие стаканы, громовой хохот, разинутые желтозубые пасти: фантастическое стадо титанов и

гигантов (курсив наш. – Примеч. авт.

), собравшихся на водопой, одно из самых ярких воспоминаний детства… Что я тогда принёс? „Пустышку“, кажется. Прямо из Зоны, мокрый, голодный, ошалелый, с мешком через плечо, ввалился в этот кабак, грохнул мешок на стойку перед Эрнестом, злобно щерясь и озираясь, выдержал грохочущий залп издевательств, дождался, пока Эрнест – тогда ещё молодой, всегда при галстуке бабочкой – отсчитал сколько-то там зелёненьких… нет, тогда были ещё не зелёненькие, тогда были квадратные, королевские, с какой-то полуголой бабой в плаще и в венке… дождался, спрятал деньги в карман и неожиданно для себя самого цапнул со стойки тяжёлую пивную кружку и с размаху хватил ею по ближайшей хохочущей пасти…»

Пройдёт время, и никого из этих «титанов и гигантов» в Хармонте не останется: кто-то растечётся кляксой на «комариной плеши», кого-то прокрутит беспощадная «мясорубка», а кому-то выпадет доля раствориться в зловещем «ведьмином студне». Но и Рэду Шухарту вряд ли удастся наслаждаться олимпийским спокойствием: рано или поздно и его отодвинут в область преданий.