Ольга, княгиня русской дружины

Хлопоты помогали Эльге ждать, съедая время. И лучше было о нем не думать – так оно шло быстрее. Но стоило вспомнить – и время останавливалось, а оставшиеся два дня казались бепредельными, как два года. А как не вспоминать мужа, находясь в общем их доме? Каждая скамья, чуть не каждое бревно в стене вызывали какие-то связанные с ними воспоминания. И Эльге хотелось пинками гнать ленивое, тяжеловесное время вперед.

Но вот настало это утро. Она проснулась до зари, встала, умылась и умыла Браню, привела себя в порядок. Нарядилась в новое платье: из голубой тонкой шерсти, отделанное синим шелком, в синий хангерок с отделкой из шелка и серебротканной тесьмы, с вышитым передником. Это был наилучший выбор: у славян синий – цвет печали, и никто не попрекнет ее (мысленно, конечно), что она сняла «печаль» по воспитателю мужа, еще пока ближайшие родичи покойного Свенгельда даже не вернулись с погребения. Зато у ее предков-северян синий – цвет роскоши и богатства, и дружине будет видно, как рада она видеть мужа и как старается выглядеть для него хорошо. Скрепила хангерок продолговатыми застежками узорного серебра с позолотой, между ними повесила три нити бус: стеклянных, хрустальных и серябряных – моравской работы. На запястья надела два старинных ромейских браслета – парных, из золота с жемчугом и самоцветами, из добычи еще Олега Вещего. Увила голову белейшим шелковым убрусом, поверх него надела шитое золотом очелье с моравскими подвесками – с зерненой лунницей и длинными цепочками, с золотыми листиками на концах.

И села на скамью, сложив руки, чтобы не помять и не испачкать свое великолепие. Правда, Браня, в новом платьице из голубой шерсти того же отреза, вскоре полезла к ней на колени и стала играть с ожерельями и подвесками.

На дворе рано поднялась суета: челядь готовилась к встрече, покрикивал Богдалец, раздавал указания. Княгине вмешиваться уже незачем: распоряжения отданы, тиун и челядь свое дело знают. Дурней не держим.

Начали потихоньку топить баню. Потянуло запахом жареной курятины и дичины: два дня назад Эльга посылала своих отроков на лов. Сердце занималось от мысли: уже скоро. Уже сегодня…

Рассвело. Она вышла со двора, с высоты Олеговой горы взглянула на юг, где блестел Днепр. Они приедут вон оттуда. Видно было плохо. Пойти, что ли, на Святую гору? Она ближе к берегу, и там есть вал, с которого еще лучше смотреть. Правда, он оплыл совсем, его уж сколько лет не подновляли. Она говорила Ингвару, а он отвечал: зачем? Уж сколько лет тут врагов не видали, на то мы и русь, чтобы отсекать их на дальних подступах. А ведь неплохо было бы подновить укрепления Святой горы, поставить частокол с боевым ходом и выстроить новый княжий двор. Там только святилище и никто не живет – есть место, где развернуться. Не то что здесь, где Олегов двор зажат меж тынами старых гридей, ставших боярами, и некуда ему расти.

Но хоть отсюда Эльга мало что могла разглядеть, она все же смотрела на юг, покачивая на руках Браню – та стала еще тяжелее за время отсутствия Ингвара, подросла. Вон оттуда… И не верилось, что настанет такое счастье – не в мечтах, а наяву она увидит там дружинный строй. Крохотное красное пятнышко Ингварова стяга… Если что-то задержало их хотя бы на день… она так и будет стоять здесь целые сутки, попытается заснуть, как береза на зиму, потому что просто нет сил больше ждать и что-то еще делать.

– Едут, едут!

– Слава Ингорю!

– Наши, наши идут!

Сердце билось тяжело и гулко. Чем меньше мгновений оставалось до встречи, тем тяжелее давалось каждое из них. Стало жарко, и Эльга сбросила шелковый соболий кожух на руки челядинке. Хотелось бы и убрус размотать, чтобы остудить шею, но нельзя. И неприлично, и простынешь…

Народ собрался на дороге, кричал, махал шапками. Мальчишки бежали гурьбой навстречу, потом поворачивали назад и неслись уже перед мордами неспешно ступающих утомленных коней, свистя и размахивая руками. Все понимали, что грядут нелегкие времена, и тоже ждали князя с большим, чем обычно, нетерпением.

Пора идти. Пробрала зябкая дрожь, и Эльга кивнула Добрете, чтобы снова накинула кожух ей на плечи.

Встречать мужа ей полагалось в гриднице. Здесь она и ждала, стоя перед его сиденьем. С одной стороны от нее Скрябка держала на руках Браню, с другой – ждали два отрока: Краята – с большим посеребренным рогом, Начеша – с кувшином меда. Оба в белых рубахах, с цветными поясами, тщательно расчесанными волосами и чинными лицами. Позади – бояре. Дымит очаг. Все смотрят на дверь и ждут.