Ольга, княгиня русской дружины

– Нам всем нужно выиграть время, – наконец сказал старейшинам Мистина. – Хотя бы этот год. Поэтому вот что. Я буду вашим воеводой, но только если вы согласитесь выплатить Ингвару дань за этот год и зимой соберете вече. Когда договор будет расторгнут законным путем, я выступлю на вашей стороне. Иначе – справляйтесь как знаете. Смерть моих детей вам ничем не поможет.

Они не раз спорили и без него, когда приходил Сигге – один или с кем-то из товарищей. Сигге убеждал наших принять условия Мистины: ведь по этим условиям нынешняя дань причиталась, как и раньше, Свинель-городцу. Люди покойного воеводы пока ничего не теряли. Для древлян тоже все оставалось по-старому, зато они получали год времени на подготовку к решительной битве, в которой на их стороне выступят такие силы, как Мистина и Свенгельдова дружина.

Приближался срок, когда Свенгельд отправлялся за данью. Его дружина снаряжалась, собираясь выполнить привычную работу, только под стягом уже другого вождя. Все наши считали, что получили передышку и стоят на верной дороге к своей цели – независимости от Киева.

Но я, глупая женщина, знающая свои горшки, – как именовал меня муж, – вовсе не была так спокойна и весела. Это ведь я, а не Маломир и Володислав, выросла в Киеве. Я, а не они, довольно близко знала Ингвара и его бояр. Еще лет десять назад он доказал, что может действовать решительно и безжалостно, добиваясь своего. Мой отец мог бы это подтвердить!

И если Ингвар просто смирится с тем, что и после смерти Свенгельда древлянская дань хоть один раз пройдет мимо его клетей, – можно смело сеять песок на камне и ждать всходов. А значит, мои дети, живущие дома при мне, находятся почти в такой же опасности, как дети Уты, томящиеся где-то в плену!

Мысль о них не давала мне покоя. После того как они наконец договорились, я вечером спросила мужа:

– Может быть, теперь вы вернете Мистине семью? Хотя бы кого-то из детей, чтобы он мог вам верить.

– Да мне плевать, верит ли он мне! – сердито ответил муж. Он понимал, что Мистина прав, призывая древлян покориться хотя бы еще на год, но в сердце горячо восставал против этого. – Главное, что, пока они у нас, мы можем верить ему! А ему без нас их не найти! И Сигге их не найти, что бы он там себе ни думал! Не лезь в эти дела, и без тебя голова трещит!

Не найти? Но они же были в Малин-городце! Неужели их там уже нет?

И Соколина… Ну почему я так мало уговоривала Свенгельда выдать ее замуж, пока он еще был жив? Хотя бы она была сейчас спасена от всего этого.

А Мистина… Мне кажется, на его месте я пошла бы на что угодно, лишь бы спасти семью. Но ведь и этого человека я знаю довольно хорошо. И он – не я. Он мужчина, и сердце его может быть тверже стали. И для него верность вождю и побратиму может оказаться выше, чем безопасность женщины, двух девушек и троих детей, пусть даже это его собственные дети.

Но этим я ни в коем случае не собиралась делиться с Володиславом. Пока наши думают, что крепко держат Мистину в руках, у него есть время обдумать свои дела. Если же они узнают, что он может вырваться из их ловушки пусть и такой ценой… Ута и дети окажутся в куда большей опасности, чем сейчас.

Но все эти мысли не давали мне спать. Я ворочалась, так что даже Володислав в конце концов спросил, не кусают ли меня блохи и когда я наконец дам ему покой. Тогда я решилась:

– А вы помните, что Ута – сестра Эльги киевской? А дети Уты – ее племянники? Пока они живы и невредимы, у вас есть с чем выходить на переговоры с Ингваром. А если их уже не будет… чем тогда вы станете им грозить?

Володислав помолчал. Я уже думала, что моя стрела достигла цели, как вдруг он ответил:

– Тобой! Ты ведь тоже их рода, леший вас всех возьми! Думай лучше о себе и не зли меня.

Вот так он указал мне, на чьей я стороне. Мы по-прежнему лежали рядом, на той же лежанке, которую делили уже шесть лет. Но мне сейчас казалось, что мы стоим на разных берегах широкой и глубокой реки. Мы далеко друг от друга, как день и ночь, как зима и лето. Он, мой муж, – древлянского рода, я – русского. И тут ничего не изменить.

Но у нас двое детей. Мы оба держим их за руки, и они висят над этой рекой. И стремительные холодные струи шумят совсем близко под их слабыми детскими ножками…