Ольга Седакова в Журнальном зале 1997-2011

Религиозное сознание развертывается как многообразие дискурсов, выстраивает разветвленную икономию: в богословии, философии, мистике, культе, духовной практике… В рамках этой икономии оформляется “вера”, конституируется “Церковь”. Определив религиозное сознание “в дискурсе энергии”, энергийно и деятельностно, как тип стратегии, мы должны переосмыслить эти феномены также в данном дискурсе. Что есть “вера”? — следование “верующей стратегии”: такой, которая адекватна присущим мета-антропологической перспективе особым типам энергийной организации — синергийному строю, в словаре Православия, или синергетическому режиму, в лексике науки (“адекватна” означает: ориентирована к ним, но, вообще говоря, не обязательно уже и принадлежит им). В эссенциализирующем дискурсе, обычном для европейского мышления, “веру” свели к субстанциальным содержаниям, отождествили с произвольным принятием неких недоказуемых положений; но даже когда вера сама резюмирует себя в некоем Credo, на вид — именно наборе эссенциальных постулатов, — Credo не случайно носит название “Символ веры”: это отнюдь не сама вера, а то, что ее символизирует, система ее символических знаков. Аналогично, “Церковь” здесь выступает как реализация интерсубъективности в мета-антропологической перспективе. Последнее вносит принципиальные отличия от интерсубъективности обычной. Интерсубъективность, осуществляемая в онтологической тематизации Антропологической Границы, сталкивается с проблемой целостности и полноты и в тематизации этих предикатов осмысливает себя как апорийную (ср. выявление апорий целостности в экзистенциальной аналитике) мета-эмпирическую пан-субъективность. Как таковая, она конституирует уже не просто диалогическое бытие-общение или коммуникационное пространство, но род бытия-общения, соединяющий черты Церкви мистической и Церкви исторической. Это онтологически тематизированная интер-пан-субъективность оказывается близка концепту соборности в его изначальной разработке у Хомякова.

2. Таков приблизительный каркас или, если угодно, ризома религиозного сознания. Вопросы касаются ее отношений с началами свободы, культуры, творчества; и эти начала, как видно из постановки, все мыслятся в оппозиции к ней, как ее иное. Однако такое понимание — с этого необходимо начать — не только не обязательно, но примитивно и устарело, отвечая давно отжившей просвещенческой парадигме. Устарелость, даже опасность этого взгляда — в двух основных чертах: он отвечает мышлению идеологическому

и бинарному

, стоящему, как первобытное сознание, на бинарных оппозициях и дихотомиях реальности. Задача деидеологизации и деконструкции таких структур актуальна для всех сфер сознания и культуры, равно религиозных и внерелигиозных. Набросанный подход “дискурса энергии” — один из путей к тому; он чужд идеологичности и бинарности с самого начала. Религиозное сознание в своей истинной природе не идеологично, а стратегично, оно не осуществляет функций диктата, не действует как “ограничитель свободы”, но устанавливает конкретные отношения своих дискурсов с любым из дискурсов вне своей сферы — как отношения практик, типов энергийного устроения; и в таких отношениях критерии близости или чуждости, совместимости или несовместимости не идеологичны, но антропологичны, личностны и операционны. Как, скажем, давно известный факт трудной совместимости, напряжения в отношениях религиозного сознания с актерским искусством, лицедейством, коренится отнюдь не в идеологии, а в глубоких отличиях личностных стратегий. Есть и еще одно важное напряжение. Чистая и максималистская самореализация религиозного сознания — духовная практика. Это дискурс или стратегия особого рода, холистическая “практика себя”, осуществляющая по-ступенчатую организацию и претворение всего комплекса человеческих энергий в упомянутый синергийный строй. Для такого тотального дискурса его сочетание, совместимость с любым другим есть проблема: и это — ведомое издревле напряжение, взаимная инаковость и полярность “подвига”, “монастыря” — и “мира”, “духовного” и “мирского”. Напряжение это должно быть плодотворным, как будящее “мир” указание на “иное миру”, но может оказываться и деструктивным…