Оля

Дом был огромный. Во всяком случае, мне так показалось. На первом этаже располагались гостиная, столовая, кухня и гостевая спальня со своей ванной комнатой. На втором этаже, кроме кабинета и спальни Виктора Петровича, находилась комната Элеоноры Константиновны. Мансарду занимал их сын Кирилл, студент юридического факультета и порядочный балбес, как я поняла из беседы с Серафимой Ивановной.

Серафима Ивановна приняла меня как родную, велела называть ее Фима, усадила пить чай и принялась посвящать в подробности быта семьи Ордынцевых.

Говорила Фима безостановочно, ловко орудуя ножом, и, похоже, была счастлива появлению благодарного слушателя. Она прерывалась только тогда, когда пробовала свою стряпню.

Я с трудом вырвалась от нее, воспользовавшись очередной паузой и сославшись на занятость.

– Обед в четыре! – прокричала она мне вдогонку.

…

Из спальни не доносилось ни звука.

Я потихоньку сняла одежду и надела халат. Римма Сергеевна выделила мне тапки с войлочной подошвой. Они были мне велики, но с толстыми носками получилось терпимо.

Бесшумно скользя по паркету, как фигуристка, я зашла в спальню и тихонько села на стул у окна.

Виктор Петрович еще спал. Он был бледен. На щеках яркими пятнами горел лихорадочный румянец.

Я смотрела на него и гадала, как сложатся наши взаимоотношения.

Интересно, почему ему понадобилась именно я? Мне казалось, что он меня не переваривает так же, как и всю третью хирургию.

Мне вдруг стало страшно. Во что я ввязалась? Деньги деньгами, но как я могла решиться на такое?

Я совсем его не знала.

Хотя Фима успела мне кое-что порассказать.

Виктор Петрович Ордынцев действительно был крупным ученым, академиком, сделавшим несколько выдающихся открытий. Ему принадлежало авторство многих изобретений, получивших известность не только в России, но и за рубежом. Еще три года назад, до того как выйти на пенсию, он возглавлял научно-исследовательский институт.

От первого брака у него была дочь Светлана, со слов Фимы подозрительная и плаксивая особа. Она терпеть не могла мачеху и сводного брата, но, тем не менее, каждую неделю приезжала к Хвойный. Наверно, старалась быть поближе к отцу. Хотя Фима считала, что Светлана просто клянчит у него деньги.

Элеонора Константиновна не работала. До ухода Виктора Петровича на пенсию она сопровождала мужа на различные светские мероприятия. Чем она занималась в настоящее время, Фима не знала. Элеонора Константиновна уезжала из дома утром и возвращалась под вечер. Фима слова худого не сказала про хозяйку, но почему-то у меня сложилось впечатление, что Элеонора Константиновна могла бы больше общаться со своим мужем. Вероятно, это было одной из причин неприязни к ней со стороны падчерицы.

Сын Ордынцевых, Кирилл, учился в университете на третьем курсе. Учился через пень колоду, но сессии как-то умудрялся сдавать. Может, здесь помогало имя отца, а, может, его деньги. Фима думала, что второе. У Кирилла была квартира в городе. Поэтому в Хвойном он появлялся только тогда, когда заканчивались средства, выделяемые ему отцом на месяц. Этих денег ему хватало на две, максимум на три недели. Фима страшным шепотом сообщила, что Кирилл играет в казино.

Кроме того, Фима поведала мне, что домоправительница Римма Сергеевна – вылитая хозяйка, с которой она копирует свои манеры. И вообще, единственным душевным человеком в этом доме был Виктор Петрович. Если бы не он, то она, Фима, давно бы уже ушла. И какая жалость, что он вдруг так внезапно заболел. Ну, ничего. Теперь его прооперировали, опасность миновала. А уж на ноги мы с ней его в два счета поставим.

Ну, если Виктор Петрович – душевный человек, то я – мать Тереза.

От полученной информации у меня голова шла кругом, и я в который раз спрашивала себя, как я здесь оказалась.

Виктор Петрович пошевелился. Повернул голову набок и открыл глаза.

Я поймала его взгляд и неуверенно улыбнулась.

– Наконец-то, – хрипло сказал он и откашлялся. – Где вас черти носили так долго?

…

Потянулись странные дни.

Я была при нем постоянно, отлучаясь лишь в туалет и на кухню, и все время ожидая вопроса, какого черта я кручусь возле него круглосуточно. Но он почему-то не спрашивал.

Интересный, все-таки, это был человек – Виктор Петрович Ордынцев.

Новости он смотрел лишь затем, чтобы комментировать все происходящее в стране и за рубежом. Он ругал всех: бездарное руководство, продажных чиновников, внутреннюю политику, внешнюю политику.

У него было собственное мнение обо всем – от состояния дел в сельском хозяйстве до реформы среднего и высшего образования, от польской говядины до оборонно-промышленного комплекса.

Его эрудиция и обширнейшие знания по любому вопросу поражали. Признаться, по большей части я даже не понимала, о чем он говорит. Я молча его слушала и делала свое дело.

Его критика не обошла стороной и меня. Мои руки были то холодными, то неловкими. Обрабатывать швы я не умела, а уколы ставила просто отвратительно.

Я терпела два дня, на третий не выдержала.