Оля

– А Вы, наверное, Кирилл, – сказала я, заходя на кухню.

Я включила чайник, достала из шкафа банку с джемом и батон и стала делать себе бутерброд.

Кирилл отрезал большой кусок хлеба, положил на него нарезанный колесиками огурец. Полил огурец майонезом, сверху положил котлету, добавил несколько ломтиков сыра и придавил все это еще одним куском хлеба. Получилась пизанская башня – высокая и кривая.

Я с интересом ждала, сможет ли он затолкать в рот эту конструкцию. Он смог.

Мы сидели за противоположными концами стола, ели свои бутерброды, запивали их – я чаем, он молоком – и разглядывали друг друга.

Кирилл был красивым молодым человеком, очень похожим на мать – такие же тонкие черты, темные волосы – но без ее надменного вида. Правда, это совсем не означало, что он выглядел дружелюбным. Он выглядел… никаким.

Я долго подбирала нужное слово, пока, наконец, смогла описать выражение его лица. Оно было непроницаемым.

Почему-то вспомнилось, как Фима говорила, что он игрок.

– Как отец? – поинтересовался Кирилл.

– Хорошо, – ответила я осторожно.

За все то время, что я жила в этом доме, он ни разу не позвонил отцу справиться о его здоровье.

– Сколько ему осталось? – спросил Кирилл, откусывая большой кусок.

Я подавилась, а вокруг не было никого, кто мог бы меня спасти. Кирилл жевал свой бутерброд и ждал, когда я отвечу. Я кашляла и лихорадочно соображала, что же мне ему сказать. Меня просто потрясла непринужденность, с которой он задал этот вопрос.

Если он знал диагноз, то скрывать что-либо мне не было смысла. И все же… Я не могла с ним это обсуждать. С Пашей могла, с Кириллом – нет.

– Не знаю, – сказала я, в конце концов. – На это может ответить только врач.

– Ну, хотя бы приблизительно, – настаивал он.

– Спросите у Элеоноры Константиновны, – предложила я.

Мы почти одновременно доели и встали из-за стола. Я подошла к раковине вымыть кружку и оказалась рядом с ним.

Он буквально возвышался надо мной – я не доставала ему даже до плеча – и подавлял меня. Мы были ровесниками и в принципе равны, но все же я остро ощущала его превосходство. Он был выше, сильнее, хладнокровнее. Я же была маленькой и слабой, и к тому же меня переполняли эмоции.

Сполоснув кружку и поставив ее на полку, я прошмыгнула мимо него к выходу. Хотела уйти, не попрощавшись, но потом решила, что это будет некрасиво, и обернулась.

– Спокойной ночи, – сказала я вежливо.

– И тебе того же, – усмехнулся Кирилл.

…

– Как ты там? – спросила Лиза по телефону.

– Терпимо, – ответила я. – Пока держусь.

– А то бросай все на фиг и давай к нам в клуб.

– Куда? – поразилась я.

– А чего ты удивляешься? – в свою очередь удивилась Лиза. – Ты маленькая, крепенькая. Волосы не отрасли?

В сентябре я коротко подстриглась.

– Нет еще.

– Ну, вот. Будешь приятным исключением. А то у нас тут все сплошь ногастые да грудастые, с волосьями до попы.

– Ты это серьезно? – не верила я своим ушам.

– А почему нет? – недоумевала она. – Мужчины любят всяких.

Я представила себя, повисшей на шесте вверх ногами, и обалдевшего Суркова, взирающего на эту картину, и мне стало дурно.

– Ладно, Лиза, я подумаю, – сказала я, отдышавшись. – Лучше расскажи, как там твой будущий муж.

– Кто? – не поняла она.

– Ну, этот… Который ходит на твои представления.

– Ах, этот… Да потерялся где-то. Наверно, жена застукала.

– Жаль, – посочувствовала я.

– Да брось ты, – отмахнулась Лиза. – Они же как автобусы: уйдет один – придет другой.

Интересное сравнение. Я представила себе Суркова этаким упертым облупленным «Пазиком», а Кирилла – роскошным и вальяжным экспрессом.

– Как твоя учеба? – переключилась я на другую тему.

– Помаленьку. Наверстываю упущенное. А ты как? Собираешься поступать в мед?

Я замялась.

– Не знаю. Я теперь вообще не знаю, что будет дальше.

…

Стиральная машина закончила последнее полоскание и включила центрифугу, отжимая мой халат.

Я мурлыкала под душем, смывая с себя остатки сна. Последнее контрастное обливание, и я выключила воду. Приоткрыла дверь кабины и просунула руку за полотенцем в образовавшуюся щель.

Полотенца не было.

Точно я не помнила, висело оно там до того или нет, но мне все же казалось, что висело.

Я открыла дверь пошире и выглянула наружу.

У противоположной стены возле умывальника стоял Кирилл в одних спортивных штанах и брился, невозмутимо разглядывая себя в зеркале. Рядом на вешалке вместе с его махровым халатом висело мое полотенце.

Странно. Я всегда запирала за собой дверь. Как он смог открыть ее снаружи?

Увидев меня в зеркале, он подмигнул мне и продолжил бритье. Я, как дура, стояла в душевой кабине и не знала, что делать. Я была уверена, что это он забрал мое полотенце, а раз так – не приходилось рассчитывать, что мне его вернут.

Но на всякий случай – я верю в чудеса – попросила:

– Верните, пожалуйста, мое полотенце.

Разумеется, он этого не сделал. Я вздохнула и пошла к вешалке, оставляя после себя лужицы на полу. После года в хирургии я не особо стеснялась наготы – ни чужой, ни даже своей. Дед Игнат с его неописуемой красотой был, разумеется, не в счет.