Олимпийские игры. Очень личное

«Я долго думал, прежде чем сказать «да», – вспоминал Пихлер. – Две недели вообще не спал. Главная проблема заключалась в том, что я нетерпим ко всему, что касается запрещенной фармакологии. Всегда боролся против этого, даже потерял возможность работать в Германии из-за слишком резких высказываний в адрес спортсменов ГДР после объединения наших стран. В моем понимании употребление допинга ничем не отличается от воровства. Ты просто воруешь медали. Именно так на момент дисквалификации трех российских спортсменов воспринималась мной ситуация в российской сборной. Но потом я подумал: если к руководству федерацией биатлона пришли новые люди, если они действительно хотят создать новую команду, если сами спортсмены хотят работать честно, а я могу помочь им добиться результата, почему не попробовать это сделать?

Естественно, пожилой немец не мог тогда предположить, что уже в первый год работы столкнется с откровенным и вполне объяснимым саботажем со стороны своих российских коллег. Сильнее всех тогда негодовал четырехкратный олимпийский чемпион Александр Тихонов, декларируя на каждом углу, что никакой Пихлер не тренер, мол, и образования специального у него нет, и работает неправильно, и вообще, нечего такому человеку делать в российской сборной. Но парадокс: чем сильнее была критика со стороны прославленного спортсмена, тем сложнее было отделаться от чувства, что Пихлер здесь абсолютно ни при чем. За всем, что говорил в его адрес Тихонов, без труда угадывалась дикая обида и, соответственно, раздражение от самого факта, что сборную России стал тренировать иностранец. Ведь приглашение немецкого специалиста на один из ключевых постов в сборной стало в каком-то смысле публичным признанием слабости российской тренерской школы. Окажись на месте немца любой другой иностранный специалист, отношения со стороны «старой гвардии» это не изменило бы.

Парадокс заключался в том, что наедине с собой каждый из российских специалистов прекрасно понимал, что происходит. Когда травля наставника после двух не слишком удачных сезонов активизировалась в очередной раз, я получила письмо от одного из экс-российских биатлонных тренеров, уехавших работать в Германию.

«Пихлер ненавистен всем обитателям „тухлого болота“ по одной простой причине, – писал он. – Если тренер – один из своих, с ним можно, что называется, „решать вопросы“. С Пихлером это не проходит: он берет в команду объективно лучших. У обитателей „болота“ свои мнения насчет „объективно лучших“, только пропихнуть их в сборную уже не получается. Отсюда – постоянный гон на тренера, и неудовлетворительная оценка его работы, и идеи об „альтернативной“ команде. Самое смешное, что все понимают: те, кто в эту альтернативную команду попадут, будут точно не сильнее сборной Пихлера. Просто это даст возможность кого-то пропихнуть, поиметь с этого совершенно конкретную выгоду…»

Альтернативная команда все-таки была создана. За полгода до Игр в Сочи. А в самом конце января две российские спортсменки из альтернативной группы были дисквалифицированы за допинг.

Парадокс заключался в том, что по своей натуре Пихлер был гораздо более «русским», чем многие его российские коллеги. Своей тренерской строгостью, требовательностью и жесткостью лично мне он сильнее всего напоминал Федота Васкова из знаменитой повести «А зори здесь тихие». Того самого старшину, который ежеминутно стремился сделать все возможное для того, чтобы его девчонки вернулись из боя живыми, отлично понимая при этом, что вернутся далеко не все.

Именно отсюда брали начало запредельные пихлеровские нагрузки. Сам он прекрасно осознавал: в той мясорубке, которой давно уже стал большой спорт, иначе гарантированно не выжить.

Пройдет четыре года, прежде чем я услышу от одного из очень авторитетных в российском биатлоне людей: «Выиграв в Сочи серебро с женской эстафетой, Вольфганг совершил чудо. Девочки должны были в лучшем случае стать четвертыми…»

* * *

Прощались мы с тренером в том же Рупольдинге, где когда-то познакомились. Я поехала туда по собственной инициативе, не имея ни малейшего понятия, согласится Вольфганг со мной встретиться или нет: на последнем из этапов Кубка мира он категорически отказался общаться с журналистами. Не отвечал и на письма, словно решил разом обрубить все нити, связывающие его с Россией. Но, узнав, что я в городе, Вольфганг сам назначил встречу, сказав: «Ждите меня в кафе на перекрестке. Через двадцать минут».

Было самое начало апреля, не сезон, поэтому большинство отелей городка не принимало постояльцев, а знаменитое в городе «кафе на перекрестке» – Kur-Cafe, забитое зимой так, что посетители гроздьями свешиваются из окон и висят на заборе, было абсолютно пустым, если не считать нас с Пихлером, хозяйку, суетящуюся где-то в недрах кухни, и деревянного пасхального зайца на подоконнике.