Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго

Это был театр Порт-Сен-Мартен; у директора театра Гареля состояла возлюбленной мадемуазель Жорж, знаменитая актриса, перебежчица, изменившая Комеди Франсез, окруженная ореолом воспоминаний о наполеоновской Империи (она была любовницей Наполеона); она уже приближалась к пятидесяти годам, но жаждала ролей любовниц и была еще способна играть их как на сцене, так и в жизни. Виктор Гюго прочел свою пьесу сначала для мадемуазель Жорж у нее в доме, затем в фойе театра Порт-Сен-Мартен для Фредерика Леметра. На этой второй читке присутствовала молодая и красивая актриса Жюльетта Друэ, очень желавшая получить маленькую роль княгини Негрони. «В пьесах господина Виктора Гюго маленьких ролей не бывает», – писала она Гарелю. Гюго не был с ней знаком, только видел ее мельком на балу в мае 1832 года – «белоснежную, черноокую, молодую, высокую, пленительную», сверкающую драгоценностями, одну из самых блестящих красавиц Парижа. Он не осмелился тогда с ней заговорить:

Она, восторгов дань приемля величаво,Бросая в жар сердца, дурманя и пьяня,

Казалась птицею, возникшей из огня…

Ты подойти не смел – страшится искры порох!Но ты следил за ней, скрывая страсть во взорах[82]

.

Во время читки он несколько раз встречал ее взгляд, угадывал в нем симпатию и влечение, на сердце у него было тогда одиноко и грустно; сразу же они были очарованы друг другом. Он много говорил о ней, расспрашивал, и вот что ему сообщили. Мадемуазель Жюльетте двадцать шесть лет. Она родилась в 1806 году в Фужере, ее отец – Жюльен Говэн – был портным, в 1793 году он скрывался, ушел в банду шуанов. Жюльетта (настоящее ее имя – Жюльенна) осталась сиротой еще в младенчестве и была доверена заботам ее дяди, младшего лейтенанта Рене Друэ, канонира береговой артиллерии в Бретани. Этот славный человек не приневоливал ее учиться в школе, она росла дичком, разрывала свои платья в зарослях кустарника, но в десятилетнем возрасте он поместил ее в Париже в пансион при монастыре бенедиктинок общины Вечного поклонения, где у него были две родственницы. В пансионе Жюльетта была любимицей монахинь, ее очень баловали, но дали хорошее воспитание. По юношеской неосторожности она уже готова была произнести монашеский обет, если бы не вмешательство весьма мудрого архиепископа парижского монсеньора де Келана, который заметил однажды при посещении монастыря эту миловидную девицу, расспросил ее и, убедившись, что она не создана для монастырской жизни, освободил ее.

Поразительная красота – «роковой дар богов», поразительная стройность привели ее в 1825 году, в возрасте девятнадцати лет, путями, оставшимися неизвестными, в мастерскую скульптора Джеймса Прадье. Когда Жюльетта познакомилась с ним, ему было тридцать шесть лет. Он происходил из семьи женевских гугенотов, но по условиям своей профессии и по природным наклонностям стал романтическим повесой с пронзительным взглядом темных глаз, длинными волосами до плеч; одевался он крикливо: камзол, сапоги с кисточкой, облегающие панталоны, мушкетерский плащ. В его мастерской одни фехтовали, другие играли на фортепьяно. Он был человек не злой, но чувственный и ветреный. Жюльетта позировала ему для обнаженных статуй в более чем смелых позах, и между двумя сеансами он сделал ее матерью; родившуюся дочку Клер он не признал официально, но никогда и не отрекался от нее. В 1827 году он был принят в Академию, стал мечтать о выгодной женитьбе, а Жюльетту пристроил в театр, давал ей довольно умные советы в области артистического искусства и другие, житейские, весьма трезвые, по части искусства обольщать и удерживать при себе поклонников. «Мои советы никогда не будут продиктованы страстью, и потому можно считать их бескорыстными. Дружба, которую я подарил тебе, не угаснет в моем сердце, пока ты будешь ее достойна…»

Жюльетта играла в Брюсселе, а затем и в Париже маленькие роли и имела успех, которым обязана была больше своей красоте, чем сценическому таланту. У нее не было артистической подготовки, не было опыта, и, как она писала Прадье, она «получала не ангажементы, а только квитанции из ломбарда на заложенные вещи». Она много плакала и боялась, что не сделает карьеры. «Черт побери! – отвечал ей Прадье. – Перестань хныкать… Считай себя примадонной, и ты ею будешь… Старайся нравиться, особенно актрисам, ибо они отъявленные дьяволицы во всех странах… Разыгрывай комедию даже вне театра». Подписывался он так: «Твой преданный друг, любовник и отец».