Оливковое дерево

Уильям, Хелена и Алекс отправились домой незадолго до полуночи.

– Хочешь выпить бренди на террасе? – спросил Уильям, когда Алекс пожелал им спокойной ночи и ушел спать.

– Нет, спасибо, но я составлю тебе компанию, если хочешь, – ответила Хелена, усаживаясь под навесом, пока Уильям ходил за бутылкой.

– В очередной раз совершенно чистое небо, – заметила она, когда он вернулся и сел рядом.

– Да. Звезды здесь просто изумительные.

– Джулз сегодня была совсем другой. Она казалась… мягче, что ли.

– Я знаю, что ты имеешь в виду, – согласился Уильям. – Ирония судьбы: именно когда у нее есть все основания для ожесточенности, твердые края исчезли и она кажется более счастливой и расслабленной, чем когда-либо. Ты… видела сегодня то, что видел я?

– Ты про Джулз и Алексиса? – ответила Хелена.

– Да. Им, кажется, было очень хорошо друг с другом. Не могу говорить за Алексиса, но, по-моему, она определенно на него запала.

– Кто знает? Обоим пошло бы на пользу немного любви и дружбы, это уж наверняка.

– Несколько недель назад такая мысль мне и в голову бы не пришла, но вот сегодня появилась, – размышлял Уильям. – Даже если это только мимолетное увлечение.

– Алексис не из тех, кто причиняет боль. Будет интересно посмотреть, как пойдут дела.

– И… если будет продолжение, – спросил он, – как бы ты отнеслась к этому?

Хелена взяла руку Уильяма и крепко сжала.

– Даю слово, я бы только обрадовалась.

ДНЕВНИК АЛЕКСА

9 августа 2006 года

Теперь я понимаю, почему люди, заполучив власть, становятся одержимы ею и теряют связь с реальностью.

Генрих VIII, который выбросил Бога и решил сам занять его место.

Сталин, Гитлер, Мао, которые были Дьяволами во плоти.

Буш, который хочет, чтобы его бог был самым главным.

И Блэр – молокосос, который потерял волосы и благие намерения, увязавшись за США.

Сегодня, просматривая сочинение Рупса (мягко говоря, ужасное, с которым его не приняли бы в ясли, не то что в лучшую британскую школу-пансион), я на миг ощутил нечто подобное.

Когда он смотрел на меня, отчаянно выискивая у меня на лице положительную реакцию, я знал, что могу возвеличить или погубить его.

Волшебное чувство! По крайней мере, несколько секунд.

Потом мне стало его жаль. Мое доброе сердце – вот что никогда не даст мне достичь сколько-нибудь высокого поста, потому что я не могу спокойно смотреть на чужие страдания. Девчоночья черта, знаю, но таким уж я родился: видеть другую сторону медали.

Будь я председателем на первом процессе Саддама Хуссейна, я знаю, что произошло бы: хотя я ненавидел бы гнусного мерзавца за все страдания, которые он причинил стольким людям, я бы увидел, кто сидит передо мной: грустный, сумасшедший, сломленный старик.

Стоило ему сказать что-то вроде: «Мама не любила меня» – и я, наверное, отправил бы его в уютную тюремную камеру до конца его дней беседовать с психотерапевтом и смотреть повторы «Друзей».

Поневоле задумаешься, не суждено ли мне голосовать за Либеральных демократов.

И даже Рупс, мой заклятый враг, причинивший мне больше боли, чем китайская пытка водой и комариные укусы, вместе взятые, тронул меня сегодня. Я увидел его уязвимость.

Это тупой гад-регбист с бычьей шеей, будущее которого на самом деле под вопросом, если я не помогу. И разумеется, я помогу. Ему надо научиться грамотно писать tout de suite[8]. Я оставил его корпеть, или, как бы он, несомненно, написал, «преть», над «Оксфордским словарем». Составил список внушительно звучащих прилагательных, которые он должен выучить наизусть и которые можно вставлять ad hoc[9], чтобы приукрасить сочинение.

Его французский – настоящий кошмар. Сегодня мы на этапе «un, deux, trois», и думаю, мне, возможно, придется заручиться помощью специалиста, чтобы хоть как-то сдвинуться с места. Я пойду на высшую жертву и попрошу свободно владеющую языком Хлою помочь завтра с французскими буквами… в смысле уроками. То есть если она пообещает носить чадру, пока работает над его глаголами, чтобы он мог на это время выкинуть из головы «Учительницу французского»[10]

.

Рупс, мальчик мой, ты поставил передо мной труднейшую задачу.

И как бы ни хотелось мне в один прекрасный день увидеть тебя в канаве – бездомного, в компании одного лишь бешеного, шелудивого пса, – я знаю, что не могу содействовать твоей гибели.

А еще мне кажется, что «репетитор по гуманитарным предметам» будет хорошо смотреться в будущем резюме.

В конце концов я успокаиваюсь и пытаюсь уснуть. Рупс придет завтра в одиннадцать, и я лежу, обдумывая план урока. И внезапно чувствую благодарность моему еще неизвестному генофонду за то, что наделил меня мозгом, который, кажется, функционирует без особых усилий.

Это возвращает меня к другому «предмету»: моей собственной истории. Хотя последнюю пару недель я наслаждался спокойной жизнью, я не забыл вопрос, на который поклялся себе получить ответ до того, как покину Пандору.

Берегись, дражайшая матушка, еще ничего не кончено.

Я задам его.

κ'

Двадцать

– Доброе утро, пап. – Сонная Хлоя вползла на кухню и чмокнула отца в щеку. – Хорошо провели вечер?