ОМЭ

— В самый раз приплыли с деньгами: только и ждем их, чтобы поставить артель на ноги. Хан-Хойский — это председатель мусаватистского совета министров — разрешил ее в пику нам, так и заявил нашему депутату в ихнем парламенте Али Караеву: чтобы показать забастовщикам, как жить без забастовок... Мы, конечно, сделали вид, что ужасно возмущены таким хитроумным ходом, и для отвода глаз ругаем, где ни придется, того, кто подал прошение об артели. Завтра познакомишься, товарищ Любасов, с ним: он придет на пристань — покупать твою рыбницу. Ян Лукьяненко, управляющий артелью. Для нас — Ян, для всех — Лукьяненко, не забудь. Продашь ему официально, с уговором при портовом начальстве, что вступаешь в артель пайщиком. Он еще два судна присмотрел — туркменки, одна в тысячу двести пудов, другая на тысячу.

— Итого — четыре, — сказал Ульянцев, достав из-за лацкана пиджака иголку с ниткой.

— Верно, — вспомнил Любасов. — После нас должен был Рогов идти. На второй рыбнице. Чуть побольше.

— Да, — подтвердил Губанов, с одобрением наблюдая за балтийцем. — В письме насчет артели говорится и об этом, но считать ту рыбницу будем, когда придет.

— Тоже верно. — Ульянцев ловко действовал иглой с ниткой, зашивая вспоротую подкладку. Закончив и приведя себя в порядок, спросил: — С нашей группой что решили?

Губанов ждал вопроса:

— Положение нелегкое, товарищи. Вчера мусаватистская охранка захватила весь состав стачкома нефтяников. На промыслах уже возобновили работу. В порту и на судах забастовку прекращаем сегодня в полночь вместе с железнодорожниками. Свою роль она сыграла: артель имеем, интервентов напугали до того, что вся их штабная шайка-лейка сбежала на борт «Президента Крюгера», и, главное, не дали им перебросить войска в Дагестан ни морем, ни по железной дороге, пока все шло к тому, что наши должны были взять там власть. — С гневной горечью сообщил: — Промедлили дагестанцы... Еще не знаем, в чем дело, но Дагестанский ревком полностью арестован в Темир-Хан-Шуре и отправлен в Порт-Петровск[1] на расправу к деникинцам. А в Муганском крае наоборот: повстанцы выступили прежде времени. Действуют сами по себе, вслепую. Оружия мало. Надо помочь. Удобнее всего пройти к ним морем до Ленкорани. Рыбница ваша кстати подоспела. Скоро соберется комитет, потолкуем и обмозгуем...

Позвал хозяйку конспиративной квартиры:

— Марья Ивановна, припрячьте это...

Показал вошедшей женщине на пачки ассигнаций, сдвинул их на край стола и обратился к морякам:

— Теперь ваш черед. Пока члены комитета подойдут, расскажите про астраханские дела...

Под самым носом

Первый рейс ОМЭ был совершен рыбницей Любасова. По заданию Кавказского краевого комитета РКП(б) она доставила в Ленкорань группу Ульянцева, отправленную на помощь крестьянам Мугани, восставшим против интервентов и мусаватистов. А первым судном, которое ушло из Баку с грузом бензина для Астрахани, была парусная туркменская лодка № 5 с командой из трех человек: шкипера Мельникова, матросов Галкина и Ланщакова. Она снялась в море спустя неделю после прибытия рыбницы с деньгами, дважды была снесена штормом с подступов к волжской дельте, когда находилась почти у цели, и все-таки благополучно доставила в осажденную Астрахань первую тысячу пудов бензина для авиаотрядов XI армии.

Начало было удачным...

В этот же июньский день у набережной Баку, в центре порта, заканчивала приготовления к выходу в море команда второго судна ОМЭ, отправляемого по документам в Энзели, — рыбницы, которая была приведена из Астрахани шкипером Роговым.

Жаркое штилевое затишье стояло над портом, над неподвижными, в перламутровых блестках нефтяных пятен водами гавани, и дежурный таможенник в черной форме, пришедший отпустить рыбницу в заграничный рейс, маялся, изнывая на солнцепеке, в ожидании отхода ее.

А на рыбнице, как нарочно, слишком долго приводили в порядок трюм, хотя дежурный таможенник лишь заглянул в него с палубы и поленился проверить весь груз; слишком долго копались в парусе, вдруг затеяв починку его...

Впрочем, внимание таможенного надзирателя вскоре было отвлечено шумной компанией кавказцев — мужчин и женщин, которая вышла из боковой улицы, пересекла набережную и остановилась на краю ее, поблизости от рыбницы.

Таможенник прислушался.

Судя по словам, долетавшим до него, шумная компания искала какую-нибудь лодку, чтобы переправиться на городскую окраину, расположенную у Баилова мыса в дальнем конце бухты. В этом не было ничего такого, что могло вызвать подозрительность таможенного надзирателя. Конка в городе, как называли тогда рельсовую дорогу, по которой заморенные лошади обычно катили открытые вагончики, облепленные пассажирами, давно не работала; жители Баку либо ходили пешком через весь город, либо нанимали извозчика — фаэтонщика, что большинству было не по средствам, либо, что чаще, вскладчину оплачивали переправу на лодках.