ОМЭ

— Всегда завидую тем, кто находит правильные слова. — Посмотрел на пустынное море перед рыбницей, убежденно сказал: — Самые правильные — у Ленина...

«Не верь глазам своим!»

Благополучно переправив группу Серго через Каспий, Рогов привел рыбницу с бензином в Астрахань и вручил Кирову письмо Губанова. Это был ответ на запрос о месте для выгрузки оружия, которое выделил для бакинцев Реввоенсовет XI армии. Оружие — разобранные пулеметы и ленты с патронами к ним — находилось на туркменской лодке № 5, искусно переоборудованной астраханскими судоремонтниками. Потребовалось около месяца для того, чтобы превратить обыкновенную туркменскую лодку в плавучий тайник, загрузить ее оружием и дождаться возвращения рыбницы Рогова с ответом.

Письмо Губанова было кратким: в нем указывалось точное место для выгрузки на одном из островов близ Баку и сообщалось, что для перевозки оружия с острова в город выделена специальная группа участников ОМЭ.

Получив ответ, Киров отправился на судоремонтный завод, где в укромном углу, заслоненная от лишних глаз высоким корпусом баржи «Золотая рыбка», превращенной в плавучую батарею Волжско-Каспийской флотилии, стояло в готовности к обратному рейсу невзрачное и утлое суденышко.

— Неказист ваш крейсерок, — пошутил Киров.

— Мал золотник, да дорог, — в тон ответил Мельников.

Ланщаков весело прибавил:

— Предлагаем переименовать. Вместо цифры сделать надпись: «Не верь глазам своим!» Вот Галкин у нас ловко рисует...

— А что? В два счета, — охотно согласился третий моряк, молодой, чернобровый, задорного вида.

Киров с удовольствием оглядел всех троих:

— Настроение у вас бодрое, товарищи. Ну, хвастайте своими секретами…

Моряки открыли перед ним тайники: в корме за обшивкой и в каюте между внутренней и наружной стенками.

— Молодцы, астраханцы, — похвалил шкипер. — На совесть сделали.

— Да, работа чистая, — критически осмотрев каждую мелочь, одобрил Киров. — Неприметность в таком деле — верный козырь для полного успеха. — Негромко сказал, присев на выступ трюма: — А теерь потолкуем о деле. Устраивайтесь поближе. Уйдете сегодня вечером...

И опять надо было пускаться в неизвестность, на смертельный риск: на этот раз трем морякам и четырем их спутникам — очередной группе политработников, направленной Реввоенсоветом XI армии в помощь большевистскому подполью Кавказа. Они покинули Астрахань, едва стемнело, на буксире вооруженного парохода речного отряда, который за ночь проволок суденышко вниз по реке, по извилистым, заросшим камышовой крепью протокам дельты к Зеленгинской брандвахте, а на рассвете, подняв двойной парус, пошли через пустынное мелководье в сторону далекого восточного берега, навстречу багровым заревым сполохам, предвещавшим восход солнца.

С брандвахты долго наблюдали за ними. Все дальше и дальше уходила в просторы Каспия, уже окрашенные зарей в огненные цвета, утлая туркменка, похожая на бабочку, летящую в пламя, и, наконец, будто сгорев без следа, исчезла...

Через неделю, в такое же утро, двойной парус туркменки выплыл из голубой бесконечности моря и неба возле устья Куры и медленно заскользил среди островов, разбросанных вдоль побережья, курсом, какой всегда прокладывали шкиперы парусных суденышек, направляясь из Энзели, Астары и Ленкорани в Баку: от острова к острову, но подолгу укрываясь за каждым из них, если на горизонте возникал дымок или силуэт корабля.

У последнего острова, расположенного перед входом в Бакинскую бухту, неподалеку от мыса Шихова, туркменка задержалась до сумерек, а поздно вечером уже стояла в порту, около Шибаевской пристани, рядом с другими однотипными судами артели безработных моряков.

Тогда в действие вступила специальная группа участников ОМЭ, о которой Губанов сообщил в письме Кирову.

Поутру следующего дня флотилия гребных рыбацких лодок, называемых на Каспии кулазами, выйдя из гавани на промысел, рассыпалась по всему пространству Бакинской бухты. Часто кочуя с места на место, рыбаки забрасывали сети повсюду: и у Шаховой косы по одну сторону бухты, и у мыса Шихова по другую. Два кулаза подобрались даже к пустынному островку Булла, в двадцати километрах от порта, одиноко черневшему за мысом, и весь день промышляли у него.

Им повезло. К вечеру оба кулаза едва двигались, отягощенные уловом, и, когда начало темнеть, все еще были возле деревни у мыса.

К ней они и пристали, едва совсем стемнело, после чего рыбаки, по двое в каждом кулазе, принялись за разгрузку.

Улов был большой, но диковинный: в каждом кулазе вместо рыбы оказались тяжелые свертки.

Рыбаки перенесли их в дом на краю деревни, вытащили кулазы на берег и, прихватив весла с уключинами, скрылись внутри дома.

Вскоре из него вышли четыре женщины в обычном для того времени будничном наряде женщин-тюрчанок — черных чадрах-балахонах, под которыми нельзя было ни разглядеть лица, ни увидеть подлинных очертаний фигуры.

— До завтра, Саид, — густым шепотом произнесла одна из женщин, обращаясь к хозяину, который провожал их до калитки. — Придем пораньше...