Он не хотел предавать

— Простите?

Генерал-майор очнулся:

— Ничего, Гольцов, ничего. Это я не тебе… Ты не знаешь.

— Вы про его отца?

Полонский запустил в волосы твердую пятерню.

— Да, Гольцов, да! Про его отца. Друзья мы были с Андреем. Раньше, лет пятнадцать назад. Потом жизнь развела. Вчера он ко мне приезжал. Я ему говорил, я ему всегда говорил, что зря он так с мальчишкой… Эх, слова даже такого нет! Зря он его, как говорил наш секретарь парткома, «морально растлил». Нельзя лишать человека нравственного стержня. Человек во что-то должен верить. В Бога, в социализм, в человечество, в то, что следующее поколение будет жить при коммунизме или капитализме — один хрен. Но верить. Твердо! Понимаешь? А Малышев только и делал, что эту веру в парне подрывал. Да не просто так, а с издевочкой, с подковыркой, чтоб задеть за живое.

Полонский провел ладонью по лицу. С ожесточением добавил:

— И вот результат! Вырос человек без морального стержня. Служил абстрактному добру и справедливости. А добро абстрактным быть не может. За абстрактное добро в атаку из окопа никто не поднимется. Надо конкретно: «За Родину, за Сталина!» Строчи, пулеметчик, за синий платочек, — вот что надо, понимаешь ты меня, Георгий? А если нет этого конкретного образа, если с детства тебе в мозги втюхивали, что вокруг все предатели и воры, — то вот и получите результат!

Тяжелый кулак Полонского громыхнул по массивному столу так, что задрожал и зазвенел стеклянный колпак настольной лампы.

— Согласен с вами, Владимир Сергеевич. Но и Кричевская ему здорово мозги запудрила.

Полонский рассеянно кивнул:

— Ладно, Георгий. Спасибо за проделанную работу. С его родителями я сам разберусь. Остальные дела Малышева ты проверил, никаких нарушений нет?

— Никаких, Владимир Сергеевич. Только в деле Кричевской.

— Тогда можешь идти.

Георгий помедлил.

— Чего тебе еще?

— Разве на этом все?

Полонский насупил седые брови.

— А что еще?

— Разве мы это дело так и оставим?

— А ты чего добиваешься? Публичного разоблачения? Объявления, что Малышев — преступник?

— Да какой же он преступник, Владимир Сергеевич! — горячо воскликнул Георгий. — Вы сами посмотрите. Кто выиграл от его действий? Выиграли лжесвидетели, наследница, Лежнев, Кричевская, адвокат Кричевской, все что-то поимели, а преступник ничего не поимел — пулю! Мне лично это сильно напоминает убийство. Отличный способ убрать лишнего свидетеля — заставить его покончить с собой.

— Погоди. Ты все-таки считаешь, что главной причиной его смерти была Кричевская?

— Да.

— Но при чем здесь она? Человек может влюбиться в кого угодно. Любовь зла — полюбишь и козла. Если я завтра, не дай бог, покончу с собой, оставив записку, что решил уйти из жизни из-за Аллы Пугачевой, ты что, обвинишь Пугачеву в моей смерти?

Полонский выжидательно смотрел на Георгия.

— Нет, — ответил Гольцов. — Если только вы из-за нее не совершите два служебных преступления…

— Но что ты можешь ей предъявить? Кричевская использовала Малышева? Это еще поди докажи. Малышев укрыл от прокуратуры важную информацию? Но ведь никто его об этом не просил. Малышев подкупил свидетелей? Вряд ли они пойдут сами на себя докладывать, отопрутся как миленькие, и ты ничего не докажешь. Сам дурак Малышев без санкции руководства ходил в Бутырку к Кричевской? Так «не виноватая я, он сам пришел!». Что ты собираешься ей предъявить, а, Гольцов?

— Ей? Убийство мужа.

— А это не твоя забота. Есть прокуратура, есть следователь, вот пусть они и предъявляют.

— Но Малышев был нашим…

— Кем? — повышая голос, спросил Полонский. — Кем — нашим? Только не устраивай мне здесь вендетту по-корсикански! Юный мститель нашелся! У Малышева должна была быть своя голова на плечах, и он должен был соображать, что делает. А у тебя должна быть своя…

— Холодная голова, горячее сердце и чистые руки?

— Вот именно! И все, разговор окончен. Шагом марш! Дело закрыто. Да и не было никакого дела, слышишь меня?

— Так точно, — вставая, сказал Георгий. — Можем теперь и отмахнуться от Малышева, как отмахнулась от него Кричевская. Можем сказать: «Так ему, дураку, и надо». Но имейте ввиду: Кричевская — убийца. Мне наплевать, убивала она своего мужа или нет, но чтобы вывернуться, ей пришлось растоптать жизнь Юры Малышева. На свободу она вышла по его костям. И даже если прокуратура ее разыщет, эта дрянь так никогда и не узнает, что платить ей придется и за Юру Малышева тоже! Она будет думать, что Юра ей сошел с рук, и найдет другого такого мальчишку, и третьего, и по их костям выкарабкается, уверенная, что никто никогда ничего не узнает. А я хочу, чтобы она знала: за Юру Малышева ей пришлось расплатиться!

Повисла тишина.

— Милиционер родился, — неожиданно усмехнулся шеф. — Что ты предлагаешь? Конкретно?

— Есть одна идея.

— Опять ковбойщина? От твоих, Гольцов, идей меня когда-нибудь на рабочем месте кондратий хватит. Выкладывай.

— Отделение Интерпола в Антильских Нидерландах засекло Леже. Он попал в кутузку на Сен-Мартене.

— Это где?

— Рядом с Кубой. Если точнее, между Атлантикой и Карибским морем.

— Твои действия?

— Требовать его экстрадиции в Россию.

Полонский пожевал губами:

— Долгая песня.