Он не хотел предавать

Любовь вскрыла письмо и пробежала глазами несколько строчек. Попыталась улыбнуться, хотя больше всего ей хотелось заплакать.

Неужели все повторится? Неужели снова начнется ад, как тогда, и все из-за пронырливого карьериста с фамилией от слова «мочалка»? Ну почему ей так не везет? Сколько кругом бандитов, почему этот следователь зациклился на ней? Что, кроме нее, ловить больше некого? Да по сравнению с другими она просто невинный младенец.

Наметанный глаз портье подметил гримасу, исказившую ее лицо.

— Вам сообщили печальное известие?

Она ухватилась за эту мысль. Да, конечно, если начнут расспрашивать, почему леди из сто двадцатого номера неожиданно выехала, ей пригодится приличное объяснение.

— О да, мама пишет, что моя сестра попала в больницу. О боже, какое несчастье… Ей всего восемнадцать. Мне нужно срочно уехать. Пожалуйста, подготовьте счет и позовите носильщика.

Портье скорчил сочувственную мину.

От волнения Любовь забыла, куда шла, и вернулась к себе в номер. Машинально разделась и включила кондиционер на полную мощность. Через несколько минут почувствовала озноб и, забыв, что можно отключить акклиматизационную установку, накинула на плечи вязаное одеяло.

В прошлый раз все было точно так же. Только она недооценила рвение того карьериста из прокуратуры.

Визит следователя поначалу просто ее озадачил.

— Как его фамилия? Мочалин?

— Мочалов, — посмотрев на визитку, поправила помощница.

— Идиотская фамилия, как раз для следователей!

Тогда она поначалу легкомысленно отреагировала на его просьбу явиться в прокуратуру. Пришлось…

Следователь задавал вопросы, очень ненужные и несвоевременные. Она так устала! Она все перезабыла, ведь с момента аварии прошло столько времени. Если бы эти вопросы ей задавали на другой день после того, как это произошло! Тогда она была готова, а теперь она растерялась и запуталась. У нее сложилось впечатление, что Мочалов о многом знает, а об остальном догадывается. Впервые за все время после смерти мужа она растерялась. Ей было необходимо с кем-то посоветоваться.

С кем?

Разумеется, с адвокатом.

Еще готовясь к той автокатастрофе, не доверяя Лежневу и опасаясь, что все может пройти совсем не так, как планируется, Любовь подстраховалась и заручилась поддержкой одного из лучших российских адвокатов. Вот теперь пригодилось.

— Вы знаете, какое у меня условие, — заявил респектабельный юрист, сложив руки в замок на округлом поповском животике. В манжетах его рубашки поблескивали золотые запонки.

— Говорите.

— Вы должны рассказать мне всю правду. Всю. Понимаете? Какой бы она ни была неприятной для вас… Это останется в тайне, но я должен знать все. Иначе я не смогу взяться за вашу защиту.

Правду? Разумеется, она готова все-все ему рассказать…

Все-все…

— Подумайте, — предупредил адвокат. — Я вас не тороплю. Можете поехать домой, все обдумать. Когда решитесь, позвоните мне. Но я должен все знать. Как врач. Чтобы помочь вам, я должен просмотреть рентгеновские снимки. Иначе я могу вас зарезать, милая, сам того не желая.

Любовь кивнула. О, она отлично умела притворяться хорошей девочкой, внимательно ловящей каждое слово учителя.

— Нет, зачем же, я все обдумала, — краснея и запинаясь, пробормотала она и разразилась долгим плачем. — Я ужасная, мерзкая, отвратительная сама себе. Господи! Я такая несчастная. Мой первый брак был ошибкой. Второй — кошмаром жизни под одной крышей с алкоголиком и психопатом… А третий… О господи! Но я не желала смерти Егору, я не желала ему смерти, поверьте!

И, то бледнея, то пылая от стыда, поминутно промокая глаза салфеткой, она выдавила из себя ужасное признание:

— Ужас в том, что водитель был моим любовником.

Адвокат слушал, не перебивая. Любовь лгала вдохновенно. Версия крепла. Адвокат кивал. Слово «убийство» ни разу не прозвучало.

Странный все же человек оказался этот адвокат с мировым именем. Любовь так и не поняла по его ответу, поверил он ей или нет? Когда она замолчала, исчерпав все свои «ужасные тайны», адвокат некоторое время молчал, словно не верил, что на этом излияния кончились. Молчание затягиваюсь. Любовь промокнула салфеткой мокрые от слез глаза. Ей ужасно хотелось зевнуть и закурить, но как первое, так и второе никак не соответствовало образу невинности, убитой горем.

Наконец адвокат как-то странно крякнул, словно выражая досаду на нее, и небрежно, почти с раздражением, бросил:

— Ну хорошо-хорошо, я возьмусь за ваше дело.

От неожиданности Любовь даже перестала всхлипывать. Он еще выбирает? Она пообещала ему такой гонорар, который не платила даже Жаклин Кеннеди-Онассис, а он еще вертит носом! И тут же другая мысль со скоростью калькулятора сложила в уме кругленькую сумму: это во что же ей встало в итоге освобождение от цепей Гименея? Сначала Лежневу, теперь адвокату…