Они хотят быть как мы

Невероятно, как много места освободилось в моем мозгу, когда я перестала тратить силы на то, чтобы превратить жизнь подштанников в ад. Когда перестала постоянно думать об Игроках, о следующей вечеринке или последних пикантных сплетнях. Или о том, кто, черт возьми, убил мою лучшую подругу. Оказывается, кучу драгоценного времени можно посвятить учебе! Позволить фактам и цифрам проникать в мое сознание, становиться частью меня. Я настолько сживаюсь с ними, что в утро экзамена на стипендию даже не нервничаю.

Я просыпаюсь в 5.30 утра без будильника. Для апреля уже довольно тепло, и небо – палитра розово-пурпурных красок. Наконец-то на душе спокойно. Я чувствую, что готова. Маленькие цифры и символы танцуют в гармоничном ритме в моей голове, и я знаю, просто знаю, что занималась так усердно, как только могла.

Я прихожу в кабинет физики в 6.45 утра, и преподаватель, доктор Джарвис, уже на месте, хотя выглядит так, будто только что проснулся.

– Ранняя пташка, Джилл. – Он встречает меня зубастой улыбкой. – Полагаю, хочешь поскорее покончить с этим, а?

– Думаю, да.

Он жестом приглашает меня войти, и я устраиваюсь за первой партой. Доктор Джарвис зачитывает вслух инструкции из пакета, хотя я – единственная ученица в классе. Он смотрит на меня, потом на секундомер, лежащий на его столе.

– Что ж… приступай.

Следующие полтора часа я работаю на автопилоте: решаю уравнения, провожу вычисления, записываю анализ и пытаюсь объяснить в своем эссе, почему заслуживаю этой стипендии больше, чем любой из тех, кто параллельно со мной сдает такой же экзамен. Я заполняю одну за другой голубые экзаменационные тетради, выплескивая на их страницы все, что накоплено у меня в мозгу. К тому времени как доктор Джарвис откашливается, напоминая, что пора закругляться, я уже выжата как лимон.

Доктор Джарвис собирает и быстро просматривает мои работы. Затем поднимает на меня взгляд. Глаза у него теплые, а пушистая борода делает его похожим на Санту.

– Что бы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала одно, – говорит он. – Мне было очень приятно видеть тебя своей ученицей. Им повезет с такой студенткой.

Я сглатываю комок в горле.

Доктор Джарвис неловко и нежно похлопывает меня по плечу.

– Такие студенты, как ты, попадаются не так уж часто. Надеюсь, ты это знаешь.

Я киваю и чувствую, как тепло разливается в груди. Я сдавала экзамен самостоятельно. И заслужила это чувство.

– Спасибо. – У меня перехватывает дыхание.

Он кивает и открывает передо мной дверь.

– Ступай.

Остаток утра растворяется, как кусочек сахара. Я переплываю из класса в класс на волнах адреналина, пронесших меня и через весь экзамен. Но эйфория обрывается, когда заканчивается урок французского.

– О, Джилл. Un instant, s’il vous plaît[67]. – Голову мадам Матиас подпирает высокий ворот водолазки, хотя на дворе весна, а у нее в классе и вовсе тропики. – Директор Вайнгартен хотел бы видеть тебя в своем кабинете. – Морщинки в уголках ее рта становятся глубже, когда она говорит. – Au revoi!r[68]

Это не сулит ничего хорошего. Мой рюкзак внезапно тяжелеет на тонну, а сердце уходит в пятки. Я тащусь к кабинету Вайнгартена, и перед глазами всплывают дверной проем из темного вишневого дерева и книжные стеллажи от пола до потолка. В приемной пахнет лаком и мятой, как будто здесь в конце каждого рабочего дня натирают полы. Я опускаюсь на массивный деревянный стул напротив секретаря, миссис Орман.

Она поднимает взгляд. Круглые серые глаза в сочетании с таким же круглым «бобом» придают ей сходство с бабулей. Ее губы дрожат, когда она узнает меня.

– Мисс Ньюман, конечно. Он ждет вас.

Я бывала в офисе директора Вайнгартена всего один раз, на следующий день после смерти Шайлы. Это был последний день учебного года, такой влажный и липкий, что юбка прилипала к бедрам даже при ходьбе. Я чувствовала себя как собака, потеющая на жаре. Директор вызвал меня, Никки и Марлу в свой кабинет и сел с нами в круг, выдвинув свой стул из-за стола.

– Девочки, – начал он. – Ваша жизнь в «Голд Кост» уже никогда не будет прежней. – Он был грубоват, но добр, что приятно. Все остальные относились к нам так, словно мы стеклянные вазы. Учителя отводили взгляды, лишь слегка пожимали плечами, понимающе кивали, потупляя грустные, сонные глаза. Бедные девочки.

Никки заплакала, вытирая сопли рукавом и оставляя неоново-зеленый след на запястье. Марла сцепила руки, ее плечи тяжело поднимались и опускались. Я на секунду задумалась, знает ли он, что случилось с нами, а не с Шайлой. И, если он заговорит об этом, как нам реагировать?

Но Вайнгартен увел разговор в другую сторону.

– У меня умер друг, когда я был примерно в вашем возрасте. Несчастный случай на лодке в Коннектикуте. Его звали Коннор Краусс.

Я вгляделась в кристально-голубую радужку его глаз. Они излучали тепло и великодушие.