Опасное задание. Конец атамана

Махмут не ошибся. Возле пролетки был Сидоров. Он еще не пришел в себя от всего, что произошло только что. Полуэскадрона, который он привел короткой дорогой в Койсары, чтобы взять в клещи красных, уже не существовало. Попав под губительный пулеметный огонь, он частично погиб, частично распался на мелкие группки и скрылся в степи. Ничего, видимо, не осталось и от полусотни, которую вел подхорунжий Телешев. «Кто же мог предполагать, что у красных столько пулеметов?» — раздумывая над случившимся, полковник скрипел зубами, и, хотя ему было не до одинокого экипажа, пылившего в стороне от дороги, но и удержаться он тоже не мог уже. Задыхаясь от злобы, с налитыми кровью глазами, пропустив вперед скакавших с ним двух казаков, Сидоров свернул с дороги и, нашпоривая коня, подлетел к Харламову. Заскочив сбоку пролетки, он поднял кольт.

Харламов быстро пригнулся и исчез за передним сиденьем и боковым фартуком коляски. Чтобы не промахнуться, Сидоров накренился с седла, всматриваясь, куда спрятался красный. А Харламов вдруг выпрямился, словно развернувшаяся пружина, и взмахнул клинком. Всего на мгновение, словно искра, блеснул он в его руках. Этого было достаточно. Голова полковника, будто срезанный кочан капусты, отделилась от туловища.

Когда Махмут с Сиверцевым подскакали к коляске, Харламов вытирал ладонью взмокший лоб, и губы у него слегка кривились.

— Ты чего наделал? Ты зачем убил Сидорова? От тебя на воротах вешал? — налетел на пулеметчика дрожавший от ярости Махмут. Он не особенно и понимал, почему кричит на Харламова, но остановиться, замолчать не мог — так все в нем кипело от ненависти к полковнику, даже к мертвому.

— Дык, че? — выкатил Харламов глазищи. — Ждать было, пока бы он стрельнул в меня? — и пулеметчик оторопело отступал от Махмута. «Скаженный какой-то. Аж посинел, трясется весь. Ну и злой же!»

А на бугре перед Койсары уже появился с отрядом Думский.

— Живы! Глядите, растак их так, живы! — обрадованно заорал он во всю силу легких, соскочил с коня и поочередно принялся обнимать Сиверцева, Ходжамьярова и Харламова. — Ну и молодчаги, выручили, задержали беляков, помогли отбиться. Ах вы, мои богатыри милые! — тискал он каждого, давил своей огромной тушей и снова принимался целовать.

— Чего нам сделается, — смущенно басил в ответ Харламов.

— А этому кто голову снес? — перевел Савва взгляд на распластанное у пролетки туловище офицера. — Глядите, полковник? — удивился он.

— Мне довелось. Ка-ак махнул шашкой, гляжу, а он без головы. Было сам не поверил поначалу, — развел Харламов руками.

— Сидоров это, — мрачно объявил Махмут.

— Ну? Врешь! — опешил Думский. — Где голова-то? Куды ж она делась? Может, ее и не было вовсе? — Теперь вытаращил глаза Савва.

— Истинный крест была. Не сойти с места, — тоже удивленно заморгал Харламов.

— Ищи тогда!

Пулеметчик полез под пролетку, затем даже в окопчик заглянул. Наконец он догадался посмотреть за фартуком.

— Скажи на милость, куды вздумала закатиться, — поднял он за волосы отрубленную голову и долго с недоверием разглядывал искаженное гримасой холеное лицо, тоненькие усики, в которых не было ни сединки и от которых все еще остро пахло одеколоном.

Неотрывно глядел на голову Сидорова и Махмут, на щеках его перекатывались тугие желваки.

— А мы троих потеряли, — вздохнул Думский. Глаза у него увлажнились, — каких бойцов потеряли! Эх, золото, не люди. — Прокашлявшись, он добавил: — Похороним на своей, на советской земле. — И в телеги велел покласть убитых.

… От аула до границы возвращались прежней дорогой. Надо было подобрать оставленного возле Голой пади Куанышпаева. Увидели его на том самом месте, на котором оставили двое суток тому назад. В свою очередь увидел отряд и Саттар, он вскочил и удивленно воскликнул:

— Ой-бой! Почему не все люди? Атамана почему нету? Куда дели?

— Так уж вышло, Саттар, — гулко, как в пустую бочку, вздохнул Думский и в нескольких словах рассказал, что произошло.

Куанышпаев хлопал себя по коленям руками, чмокал языком, вздыхал, потом сокрушенно заявил:

— У меня тоже плохо дело. Кишки вылечил. Вот, гляди, порошок весь съел. Помогло, а коня нету. Убежал.

— Как так нету?

— Вот гляди, один жигун остался. Зачем мне порванный жигун, — и он показал все, что осталось от узды.

Да конь-то куды делся?

— Сбежал. Услышал волков, порвал жигун и убежал. Теперь его волк давно кушал. Что буду делать? Какой убыток советской власти получился. Свой конь был бы, своего коня отдал бы. Нету своего коня. Порлетарят Саттар. Совсем бедным чабаном всегда жил.

— Ты, как тот бурят, — усмехнулся Думский. — Я одного знал, он завсегда говорил: был бы трубка, табак курил бы, да табаку нету. На боевом задании утерял коня. За это, конечно, всыплют. Но не так уж чтоб особо. В общем-то шляпа ты.

Саттар повеселел.

…К вечеру перешли вброд Хоргоску. До Джаркента было уже недалеко.

Снова однопалый