Опасное задание. Конец атамана

Услышав эти обвинения, Самрат даже шляпу кинул на пол и вгорячах наступил на нее. Вскочили на ноги и сидевшие у стены. Кабинетик опять наполнился возмущенными голосами. Пришедшие кричали, что не они, а начальник милиции говорит лживые слова.

Чалышев тоже вскипел. Покачиваясь, подошел он к Самрату и секунду глядел на него прищурено, потом по-бычьи распахнул замутневшие глаза и тяжело шагнул еще немного вперед, отстегивая кобуру, но сразу же обмяк, вернулся к столу и с набрякшим лицом повторил: «На советскую власть жаловаться вздумали, а?» — и, положив руку на край стола, поглаживал сукно быстрыми движениями, и эти движения словно хотели пригладить ненужную вспышку, сравнять все только что происшедшее. Махмут тогда впервые подумал, что Алдажар, оказывается, может быть совсем другим человеком. Что он неправ, зря горячится и поэтому не так, как следовало бы, говорит с людьми. Кто не знает в Джаркентском уезде Самрата Кысырбаева из Байгазыра. Ему не одну сотню винтовок можно доверить, и он никогда не использует, не повернет их против советской власти.

«Самрат не повернет, а этот… однопалый?»

На том самом месте, на котором четыре дня назад стоял Самрат, сейчас, опустив плечи, разглядывал исподлобья кабинетик явный враг. В этом Ходжамьяров с каждой минутой убеждался все больше. Однопалый здоровой рукой набирал из шакши насыбай и отправлял его в рот.

— Вот, смотри, — показал ему Махмут винтовку, — если бы в кстау пролежала, как говоришь, такой чистой не была бы. Ты же сам сказал, что кстау без крыши, завалилась наполовину.

— Может, недолго лежала, — поднял однопалый глаза. В них метнулись угарно-недобрые огоньки.

Махмут не верил ни одному слову этого человека, и в сердце у него круто закипала ненависть.

— Слушай, тебя Оспан зовут?

— Оспан, я уже сказал.

— Так вот, Оспан, врешь ты все, — выдохнул зло Махмут, тяжело вставая. — Я ведь повезу тебя в кстау, где оно? Не найдешь или укажешь на первое попавшееся. А там никаких следов, что винтовки лежали. Как тогда?

— Степь большая, мы нездешние, без дороги ехали. Ночью на кстау наткнулись. Может, не найду, — по вывернутым толстым губам Оспана скользнула еле приметная усмешка. «Не трать зря времени на допрос, — говорила она. — Все равно ничего не скажу. Даже под страхом смерти».

Махмут знал цену таким усмешкам, но он уже не мог, не имел права отступать. Он решил во что бы то ни стало заставить этого человека с темной, как ночь, душой понять, что запираться бесполезно. И его упорству противопоставить свое, еще более сильное упорство.

— Ой, Оспан, Оспан! Перед тобой не ребенок. Я знаю, что могут сделать двадцать винтовок и пулемет в крепких руках, — покачал головой Махмут.

— Ты правильно говоришь, много могут сделать.

— Но еще больше может сделать народ с теми, кому ты вез винтовки. И тебе все равно придется рассказать, кому их вез, кто послал тебя.

— Почему считаешь, что придется? — в глазах однопалого мелькнуло любопытство.

— Поймали-то вас с оружием. За это грозит расстрел. Вас трое. Один не скажет, а почему все должны молчать? Кто-нибудь не захочет зря умирать. Ведь если расскажет, тогда его могут не расстрелять.

Однопалый от этих слов вздрогнул, подался к Махмуту и, опустив крутой подбородок, неожиданно спросил;

— В чеку нас отправишь?

— Отправлю.

— Завтра отправишь? Так думаю. Ночью не будешь отправлять, побоишься, что убежим.

— Бояться надо не мне, а вам, — с трудом сдержал гнев Махмут.

А ночь уже разливалась тяжестью по плечам. В соседней комнате сочно похрапывал кто-то из милиционеров. Пора было кончать допрос и хоть немного отдохнуть. Но Махмут продолжал разглядывать в упор однопалого. Память что-то силилась подсказать. Кажется, будто встречал в жизни и эти жесткие глаза, и эту прорубившую переносицу глубокую складку, и широкий в мелких угорьках лоб. И все же это только казалось, потому что встречи с такими, как Оспан, не стираются из памяти, сколько бы времени после них ни прошло.

Махмут встал, подошел к двери.

— Тимур, а Тимур, — позвал он.

Храп в соседней комнате усилился, затем он прервался, и сразу послышались быстрые легкие шаги.

На пороге застыл невысокий щуплый паренек.

— Слушаю, товарищ начальник.

— Сбегай к Чалышеву домой. Если приехал, пусть идет скорее сюда.

При упоминании о Чалышеве напряженные огоньки в глазах однопалого погасли, как если бы в них плеснули водой. Он облизнул губы и с интересом принялся разглядывать свои ноги, будто никогда их прежде не видел.

Махмут закурил, и сон сразу отступил. Но заныл висок. Это оттого, что редкую ночь приходится спать спокойно. Вчера он тоже не ложился. Но иначе, без таких бессонных ночей, без напряжения и беспокойства, Махмут уже не мог жить. Без них ему, пожалуй, чего-то бы не хватало.

— Отпусти нас. Правду говорю, в кстау винтовки нашли, — как-то нехотя, видимо, погруженный в другие мысли, тускло, явно без всякой надежды, что эти его слова изменят что-нибудь, — произнес однопалый.