Опасное задание. Конец атамана

Наконец оба умолкли. Наступила тишина. И тут до Махмута донесся незнакомый голос.

— Мне бы кого из начальства, — требовал он.

— Нету начальства. Сами без него ровно сироты, — попытался сострить дежурный.

— Так бандюг же надо сдать. Пымали. Они винтовки и разобранный шош везли.

Слышно было, как дежурный сорвался с места.

Махмут торопливо вышел из кабинета. Возле дежурного увидел молодого белобрысого парня в лихо сдвинутом на затылок выцветшем добела шлеме.

— Ты кто? — спросил его Махмут.

— Серега Солоухов я буду, — по-военному вытянулся чоновец, выпятив колесом грудь.

— Расскажи, в чем дело?

— А че рассказывать. Гляжу я, ободья у ихней телеги не видать. Ушли в землю, знатца. А их всего трое в телеге-то. Ну, смекаю, неладно, елки-моталки, может, контрабанду тяжелую везут, золотишко аль другое чего-нибудь. Ну и скомандовал им «стой», а сам руку под дерюгу, где солома. А они хлесть по коням и наутек. Тогда мы их сцапали, сунулись в телегу, а там, елки-моталки, винтовки, шош разобратый. Могете поглядеть. Во двор бандюгов пригнали.

— Пойдем.

Махмут осмотрел телегу, винтовки, пулемет, задал несколько вопросов однопалому и решил отправить всю эту компанию в ЧК, но, вспомнив, что ни Крейза, ни Думского сейчас в Джаркенте нет, заколебался. У него возникла мысль допросить арестованных немедленно, а там будет видно — передать Крейзу их никогда не поздно.

Отведя в сторонку чоновца, Махмут шепнул ему:

— Дорогой, когда везли, они не сговаривались?

— Хы, — рассмеялся парень. — Я ждал, — что проболтаются, а они будто воды в рот понабирали. А то бы… Я ить кумекаю по-вашенскому. Смекнул бы, о чем стали калякать.

— Чего прикажете с имя делать, товарищ следователь, — заметив нерешительность Махмута, подскочил к нему с вопросом дежурный.

— Тех двоих рассадить по отдельности, а этого, — указал на однопалого Ходжамьяров, — ко мне на допрос.

И вскоре в небольшом, давно не беленном кабинетике Махмута, со стертым до белизны полом, невдалеке от стола, с тяжелым сумрачным взглядом стоял однопалый. Изредка он вынимал из кармана изуродованную руку, но тут же спохватывался и прятал ее за спину. Его грубое, словно вырубленное топором лицо было неподвижно. Иногда однопалый подносил к груди правую руку, сжатую в кулак. Он казался неимоверно большим, этот темный, как дубовая кора, кулачище.

— В кстау нашли винтовки. Ехали, ночевать остановились и нашли. Больше ничего не знаю, отпусти нас домой, начальник, — твердил однопалый.

— Зачем неправдой рот поганишь, — укоризненно качал головой Махмут.

— Зачем не веришь бедному казаху? — отвечал в тон однопалый и впивался Ходжамьярову в самые зрачки. — Спроси остальных или поедем с нами в аул, люди скажут, кто такой Оспан Итпаев, кто Гайнулла.

— А уйгур?

— Рядом живет, сосед.

— В аул зовешь, потому что до него за неделю не доехать.

— За неделю доедем.

— Почему, когда остановили вас, хотели убежать?

— Испугались. Как не понимаешь?

— Кому везли винтовки?

— В аул везли, бандитов стрелять. Скот бандиты угоняют. Плохо стало жить без винтовок. В каждой юрте надо винтовку держать. Большевик Ленин сказал, бедным казахам надо дать в руку винтовку. Почему не слушаешь Ленина? Ты разве не большевик?

Махмут усмехнулся с ожесточением. Эти же слова о Ленине и винтовках четыре дня назад, в этом самом кабинете говорил ему Самрат Кысырбаев из Байгазыра. Он явился в милицию в сопровождении десяти человек. И, видимо, так сильно накипело в душе и у Самрата, и у тех, кто явился с ним, что они, прежде чем начать разговор, долго кричали все разом, возбужденно размахивая руками и войлочными чабаньими шляпами. Потом спохватились и отошли к стене, и уселись там, возле стульев, на полу плотной кучкой на корточки. Только Самрат остался на месте. Его морщинистое, как высушенный урюк, лицо было злым. И сам он в пропыленном халате, из множества дыр которого торчали клочья грязной ваты, походил на голодного беркута.

Старик начал с того, что горе съело у него язык, что съело оно языки и у тех, кто пришел с ним, и поэтому они не могут ничего сказать. А затем, глотнув раскрытым ртом воздух, он стал жаловаться на советскую власть. Кричал, что когда-то она была хорошей, прогнала баев, дала беднякам скот, а теперь эта власть отвернулась от казахов и не она, а бандиты и воры хозяйничают в аулах, что минувшей ночью одна из таких банд сожгла Байгазыр. А жители аула не смогли дать ей отпор, потому что ни у кого не было винтовок. Ссылаясь, как и этот однопалый, на Ленина, Самрат настойчиво требовал оружие, без которого народ сейчас жить не может, и все ближе подступал к столу, с напряженной неторопливостью запахивая полы рваного халата.

В это время в кабинет зашел Алдажар. Он услышал, как жалуется на власть Самрат, и стал грозить, что заставит ответить всех, кто поносит ее, что бандиты — это выдумка. Сами казахи враждуют между собой, устраивают барымту, воруют род у рода скот, а после сваливают все на бандитов да на советскую власть.