Опасности курения в постели

София заглянула в чашечку с остывшим кофе. Подняла глаза и просканировала соседние столики. Вблизи двое высоченных скандинавов потягивали пиво, лопоча на странном языке со множеством гласных звуков. У автомата для продажи сигарет двое каталонцев опускали монеты в прорезь. На стенах — реклама шоу в концертном зале «Сидекар» и выставок в Музее современного искусства. Англичане подкрепляли свою дурную репутацию пьяным ором на улице, не исключено, что напевали они при этом классику, которую невозможно было распознать. Но все это казалось обычным в городе с эксклюзивными барами, наподобие того, где подавали только свежевыжатые фруктовые соки и смузи. В городе с его магазинами дизайнерской одежды, с туристами, впечатленными модернизмом, и девушками, которые нежились на пляже в прибрежном квартале Барселонета. София опасалась поддаться влиянию, позволить себе увлечься паранойей своей подруги, которая подтвердила ее собственные неприятные впечатления. А вдруг опасения вызваны всего лишь глубокой неприязнью Хулиеты к гордячке Барселоне? Может, это фобия провинциалки? Она уже решила промолчать, когда в нос вдруг ударил пряный запах, как крепкая мята, от которого заслезились глаза. Отчетливо ощутимый, черный запах склепа.

— Я ничего не видела, — произнесла София.

Она не солгала. Но поверила, что скоро все это увидит. Хулиета выглядела разочарованной, испуганной. Однако подруга ее успокоила, пожав ей руку, и продолжила:

— Но я почувствовала запах. Я и сейчас его ощущаю.

София подавила рвотные позывы глубокими вздохами и взяла ароматическую салфетку, чтобы хоть немного заглушить вонь.

— Где и когда ты это чувствовала? — прошептала Хулиета.

— Повсюду. И сейчас.

— Знаешь, что они делают? Не отпускают тебя.

— Кто?

— Эти самые ребятишки. Мы не можем покинуть Раваль. Те дети несчастны, и они не желают, чтобы кто-то ушел, они хотят, чтобы ты страдала, они высасывают из тебя силы. Когда ты захочешь уехать, то внезапно потеряешь паспорт. Или опоздаешь на самолет. Или по пути в аэропорт твое такси попадет в аварию. Или тебе предложат работу, от которой ты не сможешь отказаться, поскольку там платят много денег. Эти дети похожи на сказочных эльфов, которые ночами переставляют вещи в комнате, но все намного хуже. Те, кто утверждает, что не хотят покинуть Раваль, на самом деле лгут. Они просто не могут отсюда выбраться, и привыкают терпеть.

София закрыла глаза. Ей послышались быстрые шаги мальчишек, бегущих босиком по обновленным улицам Раваля. Она представила себе мальчика, чья грязная одежда служит ему матрасом, злого и несчастного мальчика. Почти воочию смогла увидеть беззубый рот и страдающий взгляд. Ей очень не хотелось видеть его во плоти, сидящим в одном из подъездов хозяйственного магазина «Эскудельерс», укутанным в старое одеяло наркомана. Она не желала видеть ночной обход, который мальчик со своими дружками устраивает на Черной площади.

— Ты уедешь завтра, — серьезно сказала Хулиета. — Давай поменяем авиабилет, я тебе помогу. Ты здесь гость, а гости не должны застревать.

Затем, провожая взглядом огни вертолета, следовавшего на север, она прошептала:

— Возвращайся домой, покинь нас. И не волнуйся. Когда-нибудь сбежим и мы. Это случится скоро.

Смотровая площадка

Она хотела убедить малышку, дочку нынешнего хозяина отеля, чтобы та не боялась. Нечего бояться. Да, она бывала там, но ребенок не мог ее заметить. Никто не мог ее увидеть, если, разумеется, она не принимала соответствующий облик. Однако бесформенность лишала присутствия. А девочка не обладала сверхчувствительностью, просто боялась. Малышка пробегала мимо лестницы, ведущей на смотровую площадку гостиницы, воображая, что там, в башне, которая долго считалась самым высоким сооружением в Остенде, прячется сумасшедшая — длинноволосая женщина в белой ночной рубашке смотрится в зеркало. Девочка боялась и повара-итальянца, швырявшего дрова в топку котла даже после увольнения (она опасалась, что он, притаившись, обнаружит ее в коридорах и бросит в огонь вместе с поленьями).

Став взрослой, дочь хозяина больше не проводила зимние сезоны в отеле. Женщина объясняла, что не выносит убожества изолированного курорта зимой при сильном ветре и отсутствии хотя бы одного действующего кинотеатра в Пинамаре. Говорила, что опасается воров. Ложь. На самом деле она испытывала страх, и это был тот же самый страх, который парализовал ее в детстве в извилистых гостиничных коридорах. Страх не пускал ее в почти монашескую столовую первого этажа и к большому зеркалу, дожидавшемуся реставрации в комнате-хранилище, где она опасалась увидеть что-то неведомое.