Опасный метод лечения шизофрении

Я должна была прийти к пониманию, что основная характеристика индивидуума состоит в том, что он есть дивидуум¹³⁹

. Чем больше мы приближаемся к сознательному мышлению, тем более дифференцированными становятся наши представления, но чем глубже мы проникаем в бессознательное, тем более общими, типичными они становятся. Глубина нашей души не знает никакого «Я», но лишь его суммирование, «Мы»

¹⁴⁰

или настоящее «Я», рассмотренное как объект, подчиняемое другим подобным объектам. Больному делали трепанацию под наркозом. У него постепенно исчезло сознание «Я», а тем самым и боль, при этом он, однако, воспринимал впечатления внешнего мира в такой степени, что при долблении черепа воскликнул: «Войдите!». Это показывает, что он воспринимал череп, но в форме объекта, отделенного от «Я», очевидно, в виде комнаты. Так объективируются отдельные части личности. В следующем примере мы видим объективирование всей личности. Моя пациентка сообщает об одном из своих состояний во время наркоза, когда она больше не чувствовала боли, причиненной ей операцией; при этом она видела вместо самой себя раненых солдат, которым она сочувствовала. На этом основано и болеутоляющее действие детской поговорки, что можно сделать больно собаке, кошке и пр., только не ребенку. Вместо пораненного пальчика у себя, ребенок видит его у другого, вместо «мой пальчик» мы подставляем более общее представление какого-то «пальца». Как часто утешаются в случае личного несчастья мыслью, что это бывает со многими или даже со всеми, как если бы боль облегчалась мыслью о закономерности ее появления, об устранении личностно-случайного. Если что-то вообще случилось или случается, то это больше не несчастье, а объективный факт. Боль основана на дифференцировании отдельного «Я»-представления. Под этим я понимаю представление, связанное с «Я»-сознанием. Как известно, сочувствие возникает в случае переноса себя в состояние страдания. У больных dementia ргаесох, превращающих «Я»-представления в объективные или родовые представления, бросается в глаза неадекватный аффект, равнодушие. Оно исчезает, как только нам удается восстановить «Я»-отношение. Когда, напр[имер], пациентка вместо: «Земля была загрязнена мочой», говорит: «Я была загрязнена во время сексуального акта». В этом, по моему мнению, состоит смысл символического способа выражения. Символ означает то же самое, что и мучительное представление, но он менее дифференцирован, чем «Я»-представление. Под «женщиной» можно подразумевать более многочисленные содержания, поскольку они должны быть сходными друг с другом только в существенном, в отличие от много более остро детерминированного «Я»-представления некоей Марты Н. На это можно было бы возразить: когда сновидящий берет вместо себя другое лицо, то это лицо не менее дифференцировано, чем личность самого сновидца. Но это лишь объективно правильно: для каждого человека другие люди существуют вообще лишь настолько, насколько они доступны его душе, от другого человека для нас существует только соответствующее нам. Когда сновидец замещает себя другим лицом, то он ни в коей мере не заботится о том, чтобы как можно более ясно представить соответствующую личность. Происходит как раз сгущение различных лиц в одно; для сновидца важно лишь представить в замещающей личности свойство, отвечающее реализации его желания: если сновидец, напр[имер], хочет, чтобы ему завидовали из-за красивых глаз, то он сгущает различные личности с красивыми глазами в смешанную личность, так что и здесь получается тип вместо индивида, тип, соответствующий, как показывают исследования сновидений и фантазий больных dementia ргаесох, архаичному способу мышления.