В восемь часов я, одетая в одно из своих лучших платьев, с уложенными волнами волосами и макияжем выхожу из номера. Платье черного цвета, обтягивающее и выше колен, бретели спущены с плеч, а вырез существенно открывает грудную клетку. Ткань по краям грудных чашечек расшита пайетками. На спине корсет.
Ярослав — первый, кого я вижу, когда захожу в бар возле лобби. Он сидит за столом с Самойловой и тремя китайцами. На мгновение я замираю в дверях, наблюдая за ним. Никольский в рубашке, но без галстука, бодр и полон сил. Не спит. Не уехал куда-то по президентским делам. А тут, в одном отеле со мной, ест и пьет, а мне даже не написал, не спросил, как мои дела и заселилась ли я уже.
Червячок обиды начинает неприятно ковырять в груди.
Самойлова тоже бодра и при полном параде. В коктейльном платье кремового цвета, с прической. Они с Ярославом сидят на одной стороне, а три китайца в костюмах напротив них. Кажется, что у них больше дружеское общение, чем деловое. Смеются.
У Ярослава десять заместителей, почему он потащил в Китай именно Самойлову!?
Стараясь засунуть обиду поглубже, уверенной походкой прохожу вглубь бара. Никольский и акула меня не видят, чему я очень рада. Оглядываю зал, оценивая обстановку. Большинство здесь присутствующих славянской внешности. В основном все компаниями. Журналистов, прилетевших со мной, нет. Наверное, они пошли гулять по городу. Это хорошо.
Сажусь за барную стойку так, чтобы не быть в поле зрения Никольского.
— Американо, — делаю заказ и продолжаю блуждать глазами по залу.
Мой взгляд останавливается на смутно знакомом русском мужчине. Он в джинсах и рубашке стоит у бильярдного стола. Играет сам с собой. Я внимательнее к нему приглядываюсь, пытаясь вспомнить, где видела. Ему около тридцати лет, блондин. До ужаса знакомый, но убей не помню, кто он и откуда.
Незаметно навожу на него телефон, увеличиваю и фотографирую. Отправляю снимок Яне.
Через несколько минут начальница отвечает:
Точно!
Следом от Яны приходит второе сообщение:
Яна права. Фонд прямых инвестиций занимается тем, что привлекает иностранцев вкладываться в Россию, что-то покупать в России. И если в Китай прилетел директор фонда, то это не просто так.
Допив кофе, я набираюсь смелости и подхожу к нему.
— Здесь только один бильярдный стол, — говорю по-русски, слегка улыбаясь. — Вы не возражаете, если я присоединюсь?
Мужчина удивленно оглядывает мое платье.
— Конечно, не возражаю, — протягивает мне кий. — Сыграем партию? А то мне одному скучно.
По спине проходится неприятный холодок. Я не умею играть в бильярд. Вот вообще не умею.
— Если честно, я… — замолкаю.
— Не умеете играть? — догадываться.
— Да. Но всегда мечтала научиться!
— Поняяятно, — разочарованно тянет, почесывая затылок. — Ну, бильярд — это геометрия. У вас как в школе с геометрией было?
Очень плохо.
— По-разному…
Боже, я должно быть, выгляжу в его глазах тупой блондинкой. Не надо было надевать платье и туфли на каблуках. В джинсах и кроссовках я бы чувствовала себя увереннее, несмотря на то, что все девушки в этом баре в коктейльных нарядах.
— Ладно, я понял. Можем тогда просто попинать шары. В любом случае вдвоем это делать интереснее, чем одному, — изображает подобие улыбки. — Как вас зовут?
— Алена. А вас?
— Глеб.
— Очень приятно.
— Взаимно.
Ломакин принимается собирать шары в треугольник. Я нервно верчу в руках кий, пытаясь придумать, как завязать разговор.
— Разбой пирамиды должен быть произведен определенным образом, — Ломакин обходит стол и ставит желтый шар рядом с белой точкой на зеленом полотне. — Нужно разбить пирамиду так, чтобы три белых шара коснулись бортов стола, или же два шара коснулись бортов, а третий перекатился через середину.
Он наклоняется над столом, просовывает кий между большим и указательным пальцем, целится и резко бьет. Шары тут же приходят в такое быстрое движение, что у меня не получается уследить за ними.
— Как вы видели, два белых шара коснулись борта, а третий перекатился через середину.
— Угу.
— Такой вид разбоя называется «активный». Есть еще «неактивный» вид разбоя, но он удлиняет продолжительность игры.
— Понятно…
— Давайте попробуйте вы разбить, — неожиданно предлагает.
— Оу… Ну давайте…
Ломакин принимается собирать шары обратно в треугольник. Я зачем-то обращаю внимание, что на безымянном пальце его правой руки нет кольца.
— Итак, становитесь сюда, — отходит на шаг в сторону, уступая мне свое место. — Может, перейдем на «ты»? — предлагает.
— С удовольствием.