Опасный танец втроем

— Дак там… в ресторане. Ты это… извини, конечно, был неправ. И спасибо тебе, что не позволила боссу опустить там меня при всех. Он тоже хорош, начал там со своей прилюдной дрессировкой! Это за столько-то лет верной службы.

— Он за женщину, между прочим, вступился! А ты, похоже, нашу сестру вообще ни во что не ставишь.

— Да как сказать. Поди вас угадай, какая есть кто.

— Ну со мной-то, надеюсь, теперь определился? Потому что если еще раз попытаешься меня хотя бы обозвать, то получишь по башке не хуже прошлого раза. Так и знай.

— Все, заметано! — заверил он ее даже без тени обиды. — Ну что, поехали дальше?

— Поехали. И помни: один глаз — на дорогу, второй — на спидометр.

— Окосею, — беззлобно огрызнулся он, снова выезжая на трассу. Но дальше ехал если не по всем правилам, то хотя бы уже в пределах разумного.

Дома, отправив Керубино назад со своим загранпаспортом, Маша попыталась дозвониться до Глеба, но телефон у него оказался отключен. А она пыталась связаться с ним не раз и не два. И хотя догадывалась, что скорее всего он просто дуется на нее за ее сегодняшнюю поездку, но на душе час от часу становилось тревожнее. Мог бы ведь и просто не отвечать, но зачем было полностью отключать телефон?

— Вредный, настырный, принципиальный! — ругалась Маша, незаметно для себя начиная уже нервно метаться по квартире: а вдруг у этого несносного субъекта телефон отключен потому, что с его хозяином все-таки что-то случилось?! Хоть бы мама скорее вернулась домой! С ней хоть можно будет разговором отвлечься, чтобы не думать об этом каждые пять минут! Но вместо этого мама вскоре позвонила:

— Манюня, ты меня сегодня не жди. Мы с тетей Тоней решили после работы в кино пойти, а после я у нее заночую.

— Ладно, счастливо отдохнуть! — пожелала Маша, стараясь ничем не выдать своего разочарования: у мамы должна была быть хоть какая-то личная жизнь! Потому что по большому счету никакой не было. Вот только миллион раз уже она просила эту несносную женщину не называть ее Манюней! И все без толку, так что Маша даже ругаться устала. От несносной женщины Машины мысли плавно перешли к несносному же мужчинке, и решение напросилось само собой: если мамы сегодня не будет, то и Маше ничто не мешает сбежать из дома. Ненадолго. Просто добраться до Глеба, убедиться, что жив-здоров — и сразу обратно. Приняв такое решение, Маша подошла к зеркалу, оценить свой внешний вид… и вдруг поняла, что он у нее слишком приметный и что она больше не может появляться в таком на улице нелегально. Потому что был теперь Никифор Львович, предложивший ей сыграть роль своей любовницы, и целая свора его головорезов, колесившая по городу, где ей вздумается. Маша не помнила их всех, но они-то могли ее запомнить за те многочисленные вечера, которые провели в ресторане. Особенно учитывая то внимание, которым Машу прилюдно выделял среди прочих их босс. И вдруг кто-то из них заметит ее сегодня? И решит проследить, куда это она направилась на ночь глядя?

— Ну, Уголек черноглазый, ты мне еще ответишь за мои мытарства, — проворчала Маша, еще раз безуспешно попытавшись дозвониться до Глеба. После чего, содрогаясь от эстетического отвращения, натянула на себя потертые джинсы и толстовку, лишь чудом завалявшиеся в ее гардеробе. Завершила наряд кепка, под которую Маша спрятала свои платиновые локоны, и раздобытые на антресолях кроссовки. Не Машины — мамины, поскольку у Маши такой обуви отродясь не водилось, и вообще она недоумевала, как это можно ходить в обуви без каблуков. Размер у них с мамой был одинаковым, но все равно Маша чувствовала себя в кроссовках так, как будто вместе с каблуками у нее исчезла какая-то часть ступни. Но оно было и к лучшему, потому что при этом кардинально поменялась Машина походка, завершив изменение внешности в целом. И пусть ей теперь совершенно не нравилось то, что она увидела в зеркале, но зато в таком виде ее даже мама не должна была бы признать, а не то что случайно встреченные бандюки. Завершил образ юной дачницы старенький рюкзачок, который Маша взяла вместо сумочки, засунув на дно три контейнера с мамиными кулинарными изысками, хоть Глеб того и решительно не заслуживал.