Опавшие листья (Короб первый)

В VII-м классе гимназии, читая его "О воспитании умственном, нравственном" и еще каком-то*, я был (гимназистом!!) поражен глупостью автора, - и не глупостью отдельных мыслей его, а - тона, так сказать самой души авторской. Он с первой же страницы как бы читает лекцию какой-то глупой, воображаемой им мамаше, хотя и убежден, что все английские леди гораздо умнее его. Эту мамашу он наделяет всеми глупыми качествами, какие вообразил себе, т. е. какие есть у него и каких вовсе нет у англичанок. Ей он читает наставления, подняв кверху указатель-ный перст. Меня все время (гимназистом!) душил вопрос: - "Как он смеет? Как он смеет!" Еще ничего в то время не зная, я уголком глаза и, наконец, здравым смыслом (гимназиста!) видел, чувствовал, знал, что измученные и потрепанные матери все-таки страдают о своих детях, тогда как этот болван ни о чем не страдал, - и что они все-таки знают и видят самый образ ребенка, фигуру его, тогда как Спенсер (конечно, неженатый) видал детей только в "British Illustration"*, и что вообще он все "Умственное воспитание" сочиняет из головы, притом нисколько не остроумной. Напр.: "Не надо останавливать детей, - ибо они, неостановленные, пусть дойдут до последствий неверных своих мыслей и своих вредных желаний: и тогда, ощутя ошибку этих мыслей и боль от вреда вернутся назад, и тогда это будет прочное воспитание". И иллюстрирует, иллюстрирует с воображаемой глупой мамашей. "Напр., если ребенок тянется к огню, - то пусть и обожжет палец"... Сложнее этого ничего не лезло в его лошадиную голову. Но вот 8-летний мальчик начинает заниматься онанизмом, случайно испытав, пожав рукой или как, его приятность: что же, "мамаша" должна ждать, когда он к 20 годам "разочаруется"? Спенсер ничего не слыхал о пагубных привычках детей!! Конечно, дети в "Британской Иллюстрации" онанизмом не занимаются: но матери это знают и мучаются с этим и не знают, как найти средств. Да мое любимое занятие от 6 до 8 лет было следующее: подойдя к догорающей лежанке, т. е. когда 1/2 дров - уже уголь и она вся пылает, раскалена и красна, - я, вытащив из-за пояса рубашонку (розовая с крапинками, ситцевая), устраивал парус. Именно - поддерживая зубами верхний край, я пальцами рук крепко держал нижние углы паруса и закрывал, почти вплотную, отверстие печки. Немедленно красивой дугой она втягивалась туда. Как сейчас, вижу ее: раскалена, и когда я отодвигался и парус, падая, касался груди и живота, - он жег кожу. Степень раскаленности и красота дуги меня не привлекала. Мне в голову не приходило, что она может сразу вся вспыхнуть, что я стоял на краю смерти. Я был уверен, что зажигается "все от огня", а не от жару и что нельзя зажечь рубашку иначе, как "поднеся к ней зажженную спичку": "такой есть один способ горения". И любил я всегда это делать, когда в комнате один бывал, в какой-то созерцательности. Однако от нетерпения уже и при мамаше начинал делать "первые шаги" паруса. Всегда усталая и не замечая нас, - она мне не объяснила опасности, если это увеличить. А по Спенсеру, "и не надо было объяснять", пока я сгорю. Но мамаша была без " Ь, а он написал 10 томов. Ну что с таким дураком делать, как не выдрать его за бакенбарды?!!

(после чтения утром газет).

* * *

"Это просто пошлость!"

Так сказал Толстой, в переданном кем-то "разговоре", о "Женитьбе" Гоголя.

Вот год ношу это в душе и думаю: как гениально! Не только верно, но и полно, так что остается только поставить "точку" и не продолжать.

И весь Гоголь, весь - кроме "Тараса" и вообще малороссийских вещиц, есть пошлость в смысле постижения, в смысле содержания. И - гений по форме, по тому, "как" сказано и рассказано.

Он хотел выставить "пошлость пошлого человека"*. Положим. Хотя очень странная тема. Как не заняться чем-нибудь интересным. Неужели интересного ничего нет в мире? Но его заняла, и на долго лет заняла, на всю зрелую жизнь, одна пошлость.

Удивительное призвание.

Меня потряс один рассказ Репина* (на ходу), который он мне передал если не из вторых, то из третьих рук. Положим, из вторых (т. е. он услышал его от человека, знавшего Гоголя и даже подвергшегося "быть гостем" у него), и тогда он, буквально почти, передал следующее: