- Как же!.. Сколько есть "автопортретов" Рембрандта... сколько я видел карточек Мазини. И думал, перебирая, рассматривая: "Нет, нет... это - еще не Мазини". Или: "Это - уже не Мазини"... "Не тот, которого мы, замирая, слушали в Большом театре (Москва) и за которым бегала вся Европа"... И наконец найдя одну (он назвал, какого года), говорил: "Вот!! - Настоящего Мазини существует только одна карточка, - хотя вообще-то их множество; и также настоящего Рембрандта - только один портрет. Тоже - Бисмарк: конечно, только в один момент, т. е. в одну эпоху жизни своей, из нескольких, Бисмарк имел свое настоящее лицо: это - лицо во власти, в могуществе, в торжестве; а - не там, где он старый, обессиленный кот, на все сердитый и ничего не могущий.
Я слушал и удивлялся.
Он говорил, и я догадывался о его мысли, что биография человека и лицо его, - его физика и вместе дух, - имеют фокус, до которого все идет, расширяясь и вырастая, а после которого все идет, умаляясь и умирая; и что этот фокус то приходится на молодые годы, - и тогда человек недолго проживет; то - лет на 40, и тогда он проживет нормально; то на позже - даже за 50: и тогда он проживет очень долго. "Жизнь в горку и с горки". И естественно - в ней есть кульминационный пункт. Но это - не "вообще", а имеет выражение себя в серии меняющихся лиц человека, из которых только об одном лице можно сказать, что тут и в эти свои годы он... "достиг себя".
Как удивительно! Нигде не читал, не слышал. Конечно - это магия, магическое постижение вещей.
Тут домовой, тут леший бродит,
Русалка на ветвях сидит. ...
И кот ученый
Свои нам сказки говорит.
Седой, некрасивый и - увы! - с давно перейденным "фокусом", Рцы мне показался таким мудрым "котом". Вот за что я его люблю.
(это было в 1911 или 1910г.).
* * *
Перестаешь верить действительности, читая Гоголя. Свет искусства, льющийся из него, заливает все. Теряешь осязание, зрение и веришь только ему.
(за вечерним чаем).
* * *
Щедрин около Гоголя как конюх около Александра Македонского.
Да Гоголь и есть Алекс. Мак. Так же велики и обширны завоевания. И "вновь открытые страны". Даже - "Индия" есть*.
(за вечерним чаем).
* * *
Ни один политик и ни один политический писатель в мире не произвел в "политике" так много, как Гоголь.
(за вечерним чаем).
* * *
Катков произнес извощичье:
- Тпрру...
А линия журналов и газет ответила ему лошадиным ляга-ньем.
И вот весь русский консерватизм и либерализм.
Неужели же Стасюлевич, читавший Гизо, не понимал, что нельзя быть образованным человеком, не зная, откуда происходит слово "география", т. е. что есть уп1 и ypaqxo2. Но он 20 лет набрал воды в рот и не произнес: "Господа, все-таки ге-о-граф-wao-то нужно знать".
Но "обозреватели" в его журнале только пожимали плечами и писали: "Это - не ученье, а баллопромышленничество" и "тут не учителя, а - чехи": тогда как вопрос шел вовсе не об этом.
______________ (в вагоне)
1 Земля (греч.).
2 Писать (греч.).
* * *
Кто не знал горя, не знает и религии.
* * *
Демократия имеет под собою одно право... хотя, правда, оно очень огромно... проистекающее из голода... О, это такое чудовищное право: из него проистекает убийство, грабеж, вопль к небу и ко всем концам земли. Оно может и вправе потрясти даже религиями. "Голодного" нельзя вообще судить; голодного нельзя осудить, когда он у вас отнял кошелек.
Вот "преисподний" фундамент революции.
Но ни революция, ни демократия, кроме этого, не имеют никаких прав. "Да, - ты зарезал меня, и, как голодного, я тебя не осуждаю". "Но ты еще говоришь что-то, ты хочешь души моей и рассуждаешь о высших точках зрения: в таком случае я плюю кровью в бесстыжие глаза твои, ибо ты менее голодный, чем мошенник".
Едва демократия начинает морализировать и философствовать, как она обращается в мошенничество. Тут-то и положен для нее исторический предел.
Высший предел демократии, в сущности, в "Книге Иова". Дальше этого она не может пойти, не пошла, не пойдет.
Но есть "Книга Товии сына Товитова". Есть Евангелие. Есть вообще, кроме черных туч, небо. И небо больше всякой тучи, которая "на нем" (часть) и "проходит" (время).
Хижина и богатый дом. В хижине томятся: и все то прекрасное, что сказано о вдове Сарепты Сидонской* ("испечем последний раз хлеб и умрем"), - принадлежит этой хижине.
Но в богатом доме также все тихо. Затворясь, хозяин пересматривает счетные книги и подводит месячный итог. Невеста - дочь, чистая и невинная, грезит о женихе. Малыши заснули в спальне. И заботливая мысль бабушки обнимает их всех, обдумывая завтрашний день.
Тут полная чаша. Это - Иов "до несчастия"*.
И хорошо там, но хорошо и тут. Там благочестие, но и тут не без молитвы.
Почему эти богатые люди хуже тех бедных?
Иное дело "звон бокалов"...
Но ведь и в бедной хижине может быть лязг оттачиваемого на человека ножа.
Но до порока - богатство и бедность равночастны. Но после порока проклято богатство, но проклята также и бедность.
И собственно, вместо социал-демократии лежит старая, простая, за обыденностью, пошлая истина, "ее же не прейдеши"*: