Операция «Анастасия»

Высокий, стройный, седой Князь стоял посреди широкой, вознесенной над морем террасы своей роскошной виллы и, держа возле губ неприметный микрофон, тихо разговаривал с ним. Из бессмертия. Низкое закатное солнце густо обагрило его задумчивое благородное лицо с резкими складками горестных морщин. Обагрило кровью. Предвидя скорый и неизбежный конец, Князь обращался к нему как к другу. Это было даже не ответственное поручение, а просто просьба, которую только один Глеб мог выполнить. Должен был выполнить во что бы то ни стало. Ибо это была последняя воля мертвого. Убитого и неотомщенного друга.

В тихом голосе Князя звучала невыразимая грусть. Такая же, как в те памятные минуты, когда он загадочно и проникновенно читал Глебу старинные китайские стихи. Удивительные стихи. Пронзительные и воздушные, как дымчатые китайские акварели. Как назло, Глеб не запомнил ни единой строки. Потому что в эти минуты он затаенно наслаждался звучанием незабываемого голоса Князя, повествовавшего о великой и вечной тайне любви, тайне жизни и смерти…

— Прости, Глебушка, — напоследок произнес Князь. — Я знаю, что не имел права так поступать, но… У меня не было другого выхода. Доверяю тебе распорядиться этим по своему усмотрению. И верю, что ты один сумеешь исправить мою ошибку. Если мне суждено покинуть этот мир не по своей воле, меньше всего я хотел бы умереть с мыслью, что из-за меня могут пострадать совершенно невинные люди. Надеюсь на тебя, друг мой. И да поможет тебе Бог…

Диктофон с легким щелчком давно выключился, а Глеб все лежал и неподвижно глядел в потолок. То, что он услышал, в который раз подтвердило его высокое мнение о незаурядном уме и проницательности Князя. Он виртуозно предусмотрел все. Даже собственную смерть. Одного лишь предусмотреть не смог — что она наступит так скоро…

Вынув кассету, Глеб упрятал диктофон вместе с наушниками в свой рюкзак и отправился на кухню. Тонким лезвием швейцарского перочинного ножа ловко разобрал крошечное звуковое письмо Князя, вынул ленту и тщательно сжег ее в пепельнице. Содержание письма, со всеми именами и деталями, он запомнил наизусть с первого раза. В недавнем прошлом его профессионально тренированная память скрупулезно фиксировала и куда большую информацию. Потом тщательно размельчил пепел и, завернув в конфетную обертку, сунул в карман, чтобы выбросить где-нибудь незаметно и подальше от дома. Пустые половинки кассеты в пакете от апельсинового сока отправились в мусорное ведро. Чтобы найти их, злосчастным шерлокхолмсам придется основательно перетрясти весь доверху набитый мусором бак во дворе, чего они, разумеется, делать не станут.

Теперь ему предстояло не спеша обмозговать дело со всех сторон. Лучше всего это получалось у Глеба на колесах. Пожалуй, стоит немного отдохнуть и снова прокатиться за город. Посидеть где-нибудь в лесу, у озера. Пошевелить извилинами. Дело предстояло рискованное и деликатное. Не исключено даже, что ему понадобится помощь. И единственным человеком, которому Глеб мог вполне доверять, был только Батя. Погода в эти дни стояла отменная. Значит, Федор Степанович по обыкновению отводил душу на своей подмосковной даче. Надо полагать, едва ли это вызовет у его опекунов подозрение, если Глеб в ближайшие дни выберется навестить старика. Первая заповедь разведчика: никогда не пороть горячки. Необходимо выждать время. И по-прежнему не привлекать к себе внимания. Неделя-другая уже ничего не решает. Тем более, что навестить старика все равно придется. И не только его одного. Кто знает, когда они увидятся снова? И увидятся ли вообще…

Прежде чем, отправиться спать, Глеб разложил перед собою на столе все свои документы. Здесь была целая история жизни. Длинный послужной список. «Сколько же ты всего успел, Катаргин Глеб Александрович… — подумал он. — Впору писать мемуары. И вообще, не пора ли тебе, братец, на свалку? Набегался, волчара…»

Потом он принял душ и не без удовольствия забрался в теплую, пахнущую дорогими духами и бабами развороченную постель. Долго ли ему осталось тут нежиться? Теперь, пожалуй, недолго. И со всей прежней беззаботно разгульной жизнью, похоже, надолго будет покончено. Не исключено даже, что и навсегда. А впрочем, может быть, это и к лучшему. Сказать по правде, жизнь эта ему изрядно осточертела.

Так думал Глеб, постепенно засыпая под отдаленный будничный шум солнечного весеннего утра. Напоследок он подумал: а вдруг снова приснится море? И проснется он уже не в этой, насквозь опостылевшей и бессмысленной жизни, а в другой — новой, светлой, волнующей! Привольной и необъятной, как само это призрачное море…

7

— А, Дубровина… — мрачно процедил шеф, на мгновение оторвав холодный взгляд от бумаг. И безоговорочно отрезал: — Вы уволены. Пишите заявление…

От неожиданности у Насти едва не подкосились ноги. Вызванная с утра пораньше на «ковер», она и не предполагала, чем все это закончится. Ее нисколько бы не смутил очередной унизительный выговор, сверхсрочная дополнительная работа или известие о понижении зарплаты. Но такое…