Пока стадион надрывался и свистел, я подошёл к стеклу и представил в своём сознании «картинку» того, что должно будет сейчас произойти. Для того, чтобы запустить цепную реакцию, мне нужен был человек, которого я мог использовать в качестве индуктора. Искать долго не пришлось, и я остановил свой выбор на молодом капитане-артиллеристе, который всю дорогу молодецки свистел, засунув пальцы в рот. Я мысленную подал ему команду – застыть, – и в этот момент произошло «ЭТО». Произведённый эффект напоминал взрывную волну при взрыве боеприпаса. Вправо и влево от капитана начала распространяться «волна», при достижении которой люди на трибунах начинали мгновенно застывать. Через две секунды стадион замер. Остались стоять и созерцать это царство «мёртвых» только мы с Берией. Слышно было, как по ленинградскому проспекту едут и сигналят машины, где-то на Ходынке выруливал на взлёт самолёт, а в репродукторах за стенами стадиона звучит марш физкультурника. И я, и Лаврентий Павлович смотрели на это «чудо» с широко открытыми глазами. Казалось, что время остановилось в пределах чаши стадиона. Все находящиеся на стадионе люди застыли в том положении, в котором их накрыла гипнотическая волна. По-другому я этот эффект объяснить не мог. В то же время я почувствовал, что этот хрупкий неподвижный мир удерживается только за счёт моей внутренней энергии, и эта энергия стремительно улетучивалась, забирая с собой мои последние силы. Поэтому, не говоря ничего Берии, я внутренне расслабился, и через секунду стадион снова пришёл в движение. Было видно, что люди ничего не заметили и продолжали вести себя так, будто ничего не произошло. Только судья на поле по фамилии Латышев непонимающе смотрел на свой секундомер, пытаясь понять, куда пропали две минуты матча. Для продолжения игры он назначает свободный удар в сторону ворот «Торпедо», и через несколько секунд тот же Конов забивает свой второй мяч в ворота противника. В этот момент меня повело, и я потерял сознание.
Когда я пришёл в себя, то увидел хлопотавших возле меня медиков в белых халатах, которые пытались привести меня в чувство. Мою голову придерживал начальник охраны полковник Анисимов, который давал кому-то свои распоряжения громким голосом. Посмотрев в сторону, где сидел Берия, я увидел, что он молча наблюдает за происходящим. Увидев, что я пришёл в себя, он развернулся и пошёл к выходу. Вскоре меня перенесли в машину, и мы на большой скорости поехали в «Дворянское гнездо».
Я сидел возле окна и читал книгу. Посмотрев через стекло, я увидел, что ворота открываются, и на территорию въезжает чёрный правительственный лимузин. Машина остановилась возле парадного крыльца, из неё вышел Эйтингон, который через минуту уже входил ко мне в кабинет. Мы встретились, как старые друзья, которые не виделись давным-давно. Вслед за ним вбежала Нелли Ивановна, которая суетилась вокруг генерала, сетуя и вздыхая, что её никто не предупредил о приезде такого многоуважаемого гостя. Но, услышав, что Эйтингон пробудет у нас не более часа, она помчалась к себе на кухню готовить для нас чай.
Мы разговаривали обо всём на свете и ни о чём конкретно. У Эйтингона было хорошее настроение, он много шутил и смеялся. Он даже рассказал мне два смешных политических анекдота, за рассказ которых любого другого на долгие годы могли сослать в лагеря. Мы обсуждали погоду, когда в комнату вошла Нелли Ивановна, неся поднос с чаем.
Эйтингон, помешивая сахар в стакане, рассказывал мне о своей поездке в Югославию и его встречи с Тито, когда я, сделав несколько глотков чая, почувствовал себя плохо. Попытался об этом сказать моему собеседнику, но не смог. В какой-то момент моё сознание помутнело, мне стало невыносимо жарко и душно, и я, как рыба, начал глотать ртом воздух. И только после этого генерал подошёл ко мне и тихо прошептал на ухо:
– Ничего не бойся, Архип Захарович. Просто так надо, – и я отключился.
Глава 5. Покушение на Сталина
…Я очнулся, открыл глаза и увидел одинокую лампочку под потолком, засиженную мухами. Как ни странно, голова моя не болела, сознание было чистым и ясным. Оглядевшись по сторонам, я понял, что нахожусь в тюремной камере.
«Интересно, чья это была идея запереть меня сюда, Берии, или Эйтингона? То, что я ещё жив, говорило о том, что во мне по-прежнему нуждаются, иначе меня давно бы убили», – думал я, садясь на нары.
Делать было нечего, оставалось только ждать. То, что меня привезли в тюрьму, нисколько меня не удивило, больше занимал вопрос, зачем Эйтингону потребовался весь этот спектакль?
В ответ на мои мысли дверь в камеру открылась, и на пороге появились Судоплатов с Эйтингоном.
– Что, Архип Захарович, испугался? – проговорил вместо приветствия Судоплатов и громко засмеялся. – Тут у тебя неплохо, тепло и сухо, – он по-хозяйски осмотрел камеру и уселся на лавку подле стола.