Операция "Эдемский сад" (СИ)

Здесь всё было иначе: другой климат, другая природа, другие люди, машины, архитектура и даже небо. После Афганистана — и, в первую очередь, после восьми недель в госпитале и 250 дней дома — Хортону нужно было приложить особые усилия, чтобы быстро приспособиться. Но так или иначе, это была его стихия, и как только он оказался в этой Тойоте, дрожь в руках бесследно исчезла.

***

Для полуденного намаза Софи Варгас привычно уединилась в их небольшой служебной кухоньке. Здесь в щели между шкафчиком и холодильником с приносимыми командой обедами она хранила свой свернутый коврик, всегда омывала руки в раковине и на некоторое время отбрасывала все свои заботы, уединяясь со Всевышним.

Коллеги по турецкому офису давно приучили себя не воспринимать это чем-то из ряда вон выходящим, но поначалу — как и все, встречавшиеся Софи по работе — очень терялись. Некоторые особенно негативно настроенные и отождествляющие мусульман с террористами, пытались её образумить разговорами или помешать физически. Мешали молиться, толкали, воровали коврик и платок, которым Варгас покрывала голову для молитвы, высмеивали. Но к собственному удивлению Софи за годы на Ближнем Востоке узнала, что практика принятия ислама среди работников посольств, агентов ЦРУ и даже некоторых военных вовсе не была такой уж редкостью. Так, словно здесь ислам становился кристально чистым, терял ту негативную коннотацию, которую имел в Штатах, где быть мусульманином означало постоянно сталкиваться с предвзятым, враждебным отношением к себе.

Дома Варгас предпочитала скрывать своё вероисповедание, она не хотела лишних вопросов или догадок. Она молилась редко и тайком, прячась от родителей в нечастые увольнения к ним. Мама умерла, продолжая верить в то, что её Софи преподаёт литературу и английский по программе помощи ООН бедным восточным регионам. И это горько щемило где-то за ребрами. Папа в последнюю их встречу два года назад сказал, что понимает, что именно она негромко бормочет за запертой дверью, и спросил, чем на самом деле она занимается в Турции. Но Софи, конечно, не смогла ответить честно. И была вынуждена с отвращением к себе повторить одну и ту же многолетнюю ложь.

Такова была реальность спецслужб: о том, что кто-то был агентом ЦРУ близкие узнавали лишь после его смерти.

Коран Варгас изучила ещё в юности, заинтересовавшись арабским языком. Но уже в назначении на Ближний Восток обнаружила успокоительную, медитативную магию в повторении молитвенных строк, в голосе имама, в плавных молитвенных движениях. Обычно Софи молилась дома или на работе, но по пятницам всегда ходила в мечеть. В ней и неспешной прогулке обратно домой после Варгас черпала силы.

Закончив с последним, четвертым ракаатом, Софи оттолкнулась от пола и встала. Она не была уверена что непременно верила в Бога, скорее в выполнении предписаний Корана и в соблюдении графика намаза находила ту упорядоченность и самодисциплину, которой остро не хватало в работе. Здесь легко было забыть о распорядке сна и еде, потерять счет времени или чашкам кофе. Ислам в понимании Варгас был не о служении Аллаху, и уж точно не о джихаде, а о ведении простой благочестивой жизни. И с переменным успехом ей это удавалось.

Софи спрятала коврик, заварила себе чай и с парующей чашкой в руках подошла к окну. Снаружи вдоль проспекта толкалась автомобильная тянучка, несколько уличных торговцев из фруктовых лавок и ларьков с мороженым поднимались с колен после молитвы; на летнюю террасу кафе обернутый белым передником официант в красной феске с покачивающейся кисточкой вынес большой металлический поднос, уставленный сладостями; неспешно под полуденным солнцем шли прохожие.

***

В Анкаре Джайлз Хортон не находил ничего знакомого. Вместо обветшалых домов глиняного цвета с плоскими крышами и зарешеченными окнами были бетонно-стеклянные высотки, окрашенные в белый и розовый фасады отремонтированных старых домов, резные двери, большой шар, повисший на верхушке телевизионной вышки где-то впереди, шпили башен мечети. Вместо замусоренной обочины и перемешавшихся в единый хаос старых машин, людей, собак и коров были чистые светлые автомобили, дороги с разметкой и работающими светофорами, отгороженными тротуарами и подземными переходами. Вместо сухих уставших мужчин в национальных одеждах и женщин, безмолвными, безликими тенями в темной парандже следующими за ними были пестро одетые в штаны и шорты, платья и сарафаны, оголяющие плечи и ноги выше колен прохожие обоих полов. Вместо серой пыли и высохших кустарников были пышные кроны сочной зелени на деревьях, ровно выстриженные газоны и клумбы. Вместо старых европейских и российских машин с самодельными надписями «такси» на боках были одинаковые желтые корейцы со светящимися шашками на крышах. Вместо выгоревшей, обрисованной, клочьями выдранной рекламы были видеоборды и яркие растяжки над дорогой.

Здесь ощущался совершенно иной настрой. На светлокожих европеоидных туристов никто не оборачивался. Раствориться в толпе тут было невообразимо легче.