Операция «Слепой Туман»

Мой взгляд молниеносно оценивает приближающегося человека. Он невысок, но обладает очень мускулистым, упругим телом. Походка у него легкая, словно у хищника, и это говорит о том, что всеми своими мускулами этот человек управляет прекрасно, он не сделает ни одного лишнего движения. Он темноволос, но на его висках слегка проступает седина. Крупный нос, слегка выдвинутая вперед нижняя челюсть — для меня совершенно очевидно, что он отлично владеет приемами ближнего боя. Его карие глаза чуть прищурены, неся сигнал о том, что с такими, как этот человек, шутки плохи. Это — идеальный воин, явно обладающий хорошей выдержкой; несомненно, свой дух он закалял в войнах и сражениях.

Он представляется и просит документы. Все это на русском языке, но я без труда его понимаю. По крайней мере, интернациональное слово «documents» и протянутая рука не могут быть истолкованы двояко. Фамилию его я, кажется, тоже уловил почти правильно — Gulenko или Dulenko.

Я протягиваю ему паспорт. И тут он лезет в нагрудный карман и достает оттуда… кожаный футляр-очечник. Открывает его, осторожно вынимает очки в блестящей оправе (золото?) и, кашлянув, водружает на свой великолепный нос (а ведь стесняется очков, явно стесняется!). После этого он внимательно изучает мой документ, слегка шевеля губами и кидая на меня пронзительные взгляды. От меня не ускользнуло, что моя фамилия вызвала у него что-то похожее на чувство неприязни; но причина этого так и осталась для меня загадкой.

После это этот он позвонил кому-то по переговорному устройству, немало меня удивившему — маленькое, компактное, оно казалось настоящим чудом, воплотившейся выдумкой фантастов. И пока он с кем-то разговаривал, глаза его меняли выражение с сурово-отчужденного на радостно-изумленное. Он, конечно, пытался скрыть свои эмоции, но я всегда умел хорошо читать по лицам… Причины столь дивной перемены я не мог разгадать. Даже если допустить, что мои книги достигли высокой популярности в России, то вряд ли здесь знали мою настоящую фамилию…

Однако, к величайшему моему удивлению, это оказалось именно так. Когда Гуленко слегка отодвинул трубку от уха, я отчетливо услышал, как она возбужденно произнесла «Джек Лондон» — причем с тем восхищенным выражением рьяного читателя моих книг, которое ни с каким иным не перепутаешь. Когда я подтвердил, что да, я именно тот самый писатель Джек Лондон, Гуленко стал меняться на глазах. Он вдруг улыбнулся и в глазах его заплясали радостные лучики.

Затем Гуленко кое-как объяснил мне, что их самый главный командир готов дать мне интервью, но чуть позже. После чего он любезно предложил мне отправиться в каюту и доспать остаток ночи. Но разве мог я спокойно почивать в то время, когда рядом происходит что-то интересное, и некое чутье подсказывает мне, я оказался втянут в события не просто исторические, а из ряда вон выходящие? И потому я остался на палубе. Я наблюдал, и свои наблюдения записывал в блокнот, одновременно размышляя, анализируя. И в какой-то момент до меня вдруг дошло — нет, не на основании каких-то железных фактов, а опять же благодаря интуиции и способности легко принимать удивительные вещи — что привычный ход истории безвозвратно нарушен. Русские, что прибыли осматривать наше судно, явились на своем удивительном корабле из какого-то другого мира — мира развитых технологий, в котором решения принимались молниеносно.

Я смотрел на их судно — и понимал, что в нашем времени невозможно соорудить ничего подобного. Уж в чем-чем, а в кораблях я разбирался. Я видел, что остальные пассажиры тоже озадачены видом русского судна, экипировкой русских военных и их манерами — но наверняка они были далеки от тех догадок, которые осенили меня. Да, поверить в такое сходу мог только тот, кто сохранил незамутненное, детское восприятие, допускающее чудеса всякого рода, восприятие, радостно открытое навстречу всему новому, удивительному и неизведанному…

* * *

2 марта 1904 года. 08:05 по местному времени. Тихий океан, 34 гр. СШ, 157 гр. ВД.

БПК «Трибуц»

Павел Павлович Одинцов.