— Здравствуйте, Алла Викторовна, — пробормотал тот, моргая на меня своими близорукими глазами. Выглядел он жалко. Нос распухший, под глазами круги, а цвет лица изжелта-бледный. Волосы на макушке топорщились нелепым хохолком, делая его похожим на большую печальную птицу.
— Вот ваши очки, — я достала из кармана и протянула ему означенный предмет.
— Я думал, их растоптали… — с явным облегчением произнес он и, подышав на стекла и аккуратно вытерев их краем рубашки, водрузил себе на нос. — Спасибо, Алла Викторовна… — Затем он снял очки, повертел их в руках, разглядывая, — стекло подклеили… — он вздохнул. — Вы очень добры, Алла Викторовна… Но, наверное, не стоило так заботиться о такой швали как я…
Он снова надел очки и теперь смотрел прямо перед собой, полный невеселых дум. Но я успела обратить внимание, что глаза у него большие, карего цвета — я бы даже сказала, красивые — а ведь я никогда раньше этого не замечала! Мне не было дела до цвета глаз моих коллег, как, собственно, не было дела и до них самих. И вот теперь меня беспокоило неприятное чувство, что, может быть, во мне самой было недостаточно чуткости и душевного тепла, раз я всегда чувствовала себя такой одинокой? Ведь я не умела быть открытой и искренней с людьми. Чего же я хотела взамен? Я и мужчин выбирала холодных и равнодушных — так кто же в этом виноват?
Что ж — вот передо мной сидит мой коллега. Отчего я пришла к нему? Вовсе не из-за очков. Я пришла, чтобы повлиять на него, потому что мне не хочется, чтобы он вот так бездарно погиб из-за собственных заблуждений. Но смогу ли я найти нужные слова? Я вовсе не была в этом уверена, но, по крайней мере, попытаться стоило.
— Экхм… послушайте, Виктор Никонович… — сказала я, поерзав на жестком краю койки. — Вы зря так о себе. Это все нервы… — я осторожно подбирала слова, — это попадание в другое время… У нас у всех слегка помутился рассудок…
— Вы пытаетесь оправдать мой поступок? — усмехнулся Позников. — Не стоит. Я ведь и в самом деле негодяй, предатель, диссидент, ненавидящий свою родину… В их глазах я конченый подонок, которого они рано или поздно пустят в расход — а они это непременно сделают, когда я стану им уже не нужен…
— Ну зачем же вы так, Виктор Никонович… — медленно проговорила я. — Нет, я не оправдываю ваш поступок. Но раз вам дали шанс — надо им воспользоваться. Ведь вы не хотите умирать?
Он уставился на меня широко раскрытыми глазами, которые теперь, за стеклами очков, казались меньше, чем на самом деле.
— Нет, я не хочу умирать… — прошептал он, глядя при этом словно бы сквозь меня. — Не хочу… — добавил он еще тише и нервно сглотнул.
— Тогда, Виктор Никонович, вам стоит хорошенько поразмышлять — может быть, ваши взгляды немного неправильные, раз они привели вас к такому печальному результату… — осторожно проговорила я. — Видите ли, иногда полезно просто проявить смирение и подумать.
Он кивнул.
В этот момент в каюту заглянул военный, который дожидался в коридоре окончания нашего «свидания» с Позниковым.
— Мадам, поторопитесь, — сказал он, — не положено долго разговаривать.
— Ладно, Виктор Никонович… — сказала я, вставая, — я пойду.
Он тоже вскочил.
— Э-э… — неловко замялся он, переминаясь с ноги на ногу, — Алла Викторовна… это самое… спасибо вам еще раз… За очки и… ну, в общем, что навестили меня…
С ним явно что-то происходило. Какая-то душевная борьба, что ли… Но военный торопил меня, и я поспешила к выходу.
— Алла Викторовна… — услышала я за спиной, когда уже перешагивала порог.
— Что? — обернулась я; Позников тоскливо смотрел мне вслед, вытянув шею, и губы его дрожали.
— Вы… вы еще придете? — тихо спросил он.
— Приду… — улыбнулась я.
Дверь за моей спиной захлопнулась.
3 марта 1904 года. 14:55 по местному времени. Тихий океан, 32 гр. СШ, 151 гр. ВД.
Мостик БПК «Адмирал Трибуц»
Капитан первого ранга Карпенко поднял к глазам бинокль. Большой однотрубный пароход тысяч на десять тонн был уже отчетливо виден невооруженным глазом. Но в бинокль был хорошо виден и кормовой флаг — красное пятно на белой простыне, что флотские остряки прозвали «прощай девственность».
— А что ж ты такой грязный, братец, — подумал Карпенко, — неужели ты угольщик?
— Александр Васильевич, — Карпенко опустил бинокль, — это японец, давай сигнал на «Принцессу Солнца», пусть примут чуть влево. А ты бери вправо — и полный ход, все двадцать девять узлов, будем брать. Да поднимите сигнал флагами: «Приказываю остановиться и лечь в дрейф», сначала попробуем по-хорошему.
Заметив русский военный корабль, японский угольщик не только не сбросил ход, но еще и прибавил пару узлов. По густому дыму, повалившему из единственной трубы, было очевидно, что изнемогающие от напряжения худосочные кочегары из последних сил бросают в ненасытные топки уголь.
— Не отвечает, Сергей Сергеевич. — Старший штурман резким движением сбил фуражку на затылок. — Упрямый, как баран!
— Сам вижу, ну-ка, БЧ-2, выстрел из сотки прямо по носу.