Опережая некролог

Самое пикантное, что автора второй диссертации зовут Со Кен Ран.

В одном интервью на вопрос: «Вы пишете от души?» – я ответил: «От чего придется. Какое место тела в данный момент о себе напоминает, от того и пишу».

То, что я стану большим писателем, было понятно уже в детстве. Вот открытка, отправленная мною в 1941 году из эвакуации чтецу Дмитрию Николаевичу Журавлеву. Орфография сохранена.*

* Из Чердыни Молотовской области

30 октября 1941 года

Москва

Арбат

Улица Вахтангава, д. 12 а, кв. 15

Д.Н. Журавлеву

Милыи дядя Митя!

поздравляю з днем твоих иминин. как ты живешь? целую крепко.

Шурик

Домашний архив

Перелистал первую часть этого произведения и окончательно понял, что я не поэт, а прозаик. Также с некоторым удивлением понял, что о себе больше ничего не знаю, а если бы и знал, то в прозе это описать невозможно. Поэтому перехожу к обещанной второй части.

Они обо мне, а я о них

Однажды молодая мама с маленькой девочкой подошла к Ольге Александровне Аросевой и сказала елейным голосом: «Мы же ваши поклонницы. Мне никто не поверит, что я вас встретила. Пожалуйста, можно с вами и с ребеночком сфотографироваться?» Ребенок спрашивает: «А кто это?» На что мать рявкает: «Молчи, б…, я тебе потом скажу!»

К сожалению, сегодня раздается в лучшем случае восклицание: «Боже мой! Он еще жив!» – но чаще все-таки слышен вопрос: «А кто это?» Когда на экране, в журнале или просто в разговоре возникает та или иная фамилия, думаешь, как можно не знать этого человека. А потом понимаешь, что его физически нет уже много-много лет.

Необходимость увековечивания себя, друзей, великих знакомых и умерших родственников – опасная вещь. Увековечивают у нас вообще огромное количество людей, причем половина этого увековечивания – выброшенные деньги. Как быть? Переименовывать улицы – проблема. Во-первых, есть аналогичные названия. Сейчас идет дискуссия по поводу улицы имени моего незабвенного, любимого Марка Анатольевича Захарова. Оказывается, в Москве уже есть улица Захарова. Правда, маршала. Во-вторых, менять старые московские названия улиц на новые глупо, потому что только возникает, например, Кропоткинская, глядь – конъюнктура другая и надо опять возвращаться к Пречистенке. Стыдно и непатриотично советовать, но дешевле было бы перенять заморский опыт и честно писать «авеню» и «стрит».

В поселке Советский Писатель каждые 20 метров – новое название улицы. Идет улица Садовая, потом вдруг написано: «Улица Нагибина». Она продолжается несколько домов, а потом опять новое название. Нагибин жил в этом поселке, но, во-первых, в другом месте, а во-вторых, можно было бы целиком сделать улицу Нагибина, а не длиной от забора до обеда.

С памятниками – не легче. Их периодически пытаются сносить. Хотя были и, наверное, есть фанаты, свято относящиеся к монументам. Например, в прекрасном Валдае, где я провожу всю сознательную летнюю жизнь, жила наша подруга Ниночка Панова. Она была когда-то крупной партийной дамой, после окончания эпохи социализма возглавила коммунальное хозяйство Валдая. В это время стали сносить памятники нашей прошлой жизни. Она это стерпеть не смогла и все, что возможно, свозила во двор коммунального хозяйства. У нее там стоял небольшой Ленин и еще два прекрасных длинных Ленина лежали где-то между ассенизаторскими машинами и снегоуборочной техникой. Они лежали до лучших времен. Ниночка умерла, а что стало с Лениными, не знаю. Думаю, что так их и не поставили.

Есть с памятниками и другая проблема. Как-то вез меня по Садовому кольцу к Театру сатиры молодой таксист. Проезжая мимо памятника Бродскому, доверительно сообщил: «Маяковский». Жаль, я вышел у театра, не доехав до памятника на Триумфальной площади, где мог бы узнать, что там стоит Бродский.

Я дружил с Евгением Максимовичем Примаковым. Это был сложный и необыкновенно язвительно-мудрый человек. Его воздвигли в Москве. Если стоишь рядом, видны в основном ноги. А если отойдешь подальше, то понять, кто наверху, Примаков или Фрунзе, невозможно. Может быть, я не прав, но мне хотелось бы, чтобы фигура, а главное, лицо хотя бы отдаленно напоминали оригинал.

Еще один вариант увековечивания – памятные доски. На нашем доме на Котельнической набережной доски в таком состоянии, что приходится их все время отмывать. Прохожие думают: «Что это за страшные заплаты на здании?» Буквы выцветают, а лица и фамилии на барельефах нынешним жителям неизвестны.