Оплот добродетели

У Кахрая были совсем иные представления о небольших долях.

– Это только кажется, что много. Но… налоги на роскошь, содержание недвижимости. Земля на Новой Британии недешева, а почти у всех имеются поместья. Причем в них никто и не живет, но это дело статуса. Да и прочие привычки моих родных весьма недешевы. Этой доли им хватит на год или два. Может, при удаче и на три. Потом… они попытаются опротестовать мои действия в суде. А суды дело очень дорогое…

Она обхватила себя за плечи.

– Почему они так?

– Не знаю, – честно ответил Кахрай.

А Лотта подвинулась ближе и устроила голову на его плече:

– Я посижу?

– Сиди.

Стало тяжело дышать. И сердце заухало так, будто… будто ему снова пятнадцать, а к спине прижимается Ника Шайфер с Цветочной улицы.

Ей тоже пятнадцать.

У нее светлые волосы и грудь такая, что взгляд отвести невозможно. И не только Кахраю. На эту грудь смотрят все, кто еще не утратил интереса к жизни. И Ника это знает. Ника гордится ею почти так же, как отцом-инженером, которому обещают повышение. Ника скоро улетит, пока не знает куда, но главное, что далеко. И близость расставания заставляет Кахрая терять разум.

У Ники губы пахли маминой малиновой помадой.

А волосы – духами, потому что в косметичке мамы нашлось место не только помаде. И целовалась она с притворной страстью, чтобы после отстраниться и проныть:

– Ну ты что… что папа скажет…

И потом сама бросалась ему на шею.

В их доме, таком удивительно непохожем на дома остальных – и этот факт тоже был предметом гордости, – Кахрай терялся. Он чувствовал, насколько недостоин, но у Ники имелось свое мнение…

– Так хорошо, – сказала Лотта, закрыв глаза. – Даже не хочется возвращаться туда… вот думаю, может, и вправду умереть? Они получат корпорацию, а я – спокойную жизнь. Перееду куда-нибудь, буду писать книги и… не знаю, еще что-нибудь делать. Или не делать.

С Никой он провел всего-то одну ночь, и удивился тому, что этой ночью вела именно она, и восхитился ее смелостью, только потом, спустя годы, поняв, что был не первым гостем в том доме. И возможно, зря сломал Грегу руки, что вполне себе возможно, что Грег говорил правду…

– Но если они влезут в совет, то все испортят. А корпорация – это не только деньги, это еще и люди. И бабушка говорила, что перед ними мы в первую очередь несем ответственность…

Ника не написала, хотя обещала.

И страницу свою снесла, верно чтобы создать новую в новом мире. Но Кахраю это показалось почти предательством. Дураком он был.

И наивным.

И снимок их общий хранил долго, до первого ранения, кажется. Или даже до второго? А потом как-то вдруг вырос и понял, что ничего-то у них с Никой общего не было и быть не могло. Кто она? А кто он? И вот то-то же…

– Поцелуй меня, что ли? – сказала Лотта, отстраняясь.

Кахраю показалось, что он ослышался.

– Зачем? – осторожно поинтересовался он.

– Не знаю. Может, ситуация располагает? – она не смеялась, а изучала его, как будто видела впервые. – А может… я никогда раньше не целовалась и хочу понять, как оно? Кузина говорила, что приятно, но теперь, сам понимаешь, верить ей сложно. С другой стороны, опять же, вот захочу я, допустим, любовника нанять…

Кахрай закашлялся.

– Нужно будет делать выбор, потому что рекомендации – это одно, а личные качества – другое. Всегда при найме персонала следует проводить тест. И вот как я пойму, кто прошел этот тест, а кто нет?

И ведь главное, она серьезно это.

Совершенно серьезно.

Как ее такую не поцеловать? Ситуация и вправду располагает. А что до любовника… в конце концов, Кахрай и сам подумывал работу сменить. Когда-нибудь.

Правда, рекомендаций у него нет.

Целующуюся парочку Данияр заметил издали. И испытал острое чувство зависти. Нет, не к самому факту, у него, в конце концов, тоже было с кем целоваться, просто…

Море.

Ночь.

Мерцающее покрывало на водах. Низкая луна какого-то насыщенного розового цвета, будто вытесанная из огромного куска сердолика. Ветерок.

Мужчина и женщина.

Просто мужчина и обыкновенная женщина, которым нет нужды думать о всяких глупостях вроде одобрения Совета или о том, что скажут в гареме, узнав, что гарема больше нет…

Данияр честно отвернулся.

И отступил.

– Гуляете, – осведомился кто-то за спиной, заставив обернуться. – Погода хорошая. А кухня весьма специфическая, хотя всяко лучше того дерьма, которым нас на лайнере потчевали.

Женщина была смутно знакома.

Как же ее зовут…

– Труди, – она протянула широкую мужскую ладонь и пожала Данияру руку. – Вряд ли вы меня запомнили.

Не молодая.

Не старая.

Не слишком красивая, но не сказать чтобы уродливая. Она напомнила Данияру старуху Айши, что жила при отцовском гареме, в который перешла по наследству. Сказывали, что некогда старуха была юна и прекрасна, но в это верилось слабо. Ее лицо, будто застывшее во времени, неподвластное морщинам, было неподвижно. Данияр прекрасно помнил и полуприкрытые глаза, и эту манеру смотреть на собеседника снисходительно, и страх, который появлялся в душе, стоило взгляду задержаться чуть дольше.

Старуху боялись.