Ополченский романс

– С полчаса назад переползали трассу. С Дебальцева вышли, их там поприжали. Длинная колонна… Автобус шёл с Донецка по трассе, как раз вам навстречу, – так укропы повыгоняли всех пассажиров с автобуса, водителю ногу прострелили, в автобусе окна переколотили, а нескольких пассажиров с собой увели.

– Не было автобуса на дороге, – сказал Александр, ничему не удивившись. – Стекло битое было, я объезжал, помню.

Ополченец пожал плечами.

– Может, спихнули в кювет, – сказал он. – Или завели, да уехали на нём. Автобус – чего ж нет? Пригодится.

Александр согласно кивнул.

– Минут в пятнадцать с ними разминулись, – сказал ополченец. – А то и в пять.

Александр снова кивнул.

Вострицкий тоже остался совершенно равнодушен к этой новости.

– Что там у тебя за удостоверение, – спросил ополченец, потянувшись за “корочкой”, которую Александр уже готовился прибрать в один из многочисленных карманов. – Оружие хоть есть у вас?

– ПМ, – сказал Александр.

– И всё?

– Всё.

– Тебя б расстреляли, – удовлетворённо сказал ополченец, глядя на удостоверение Александра.

Ополченцу явно нравилось, что украинская военная колонна не явилась в эту ночь к их блокпосту, и опасность миновала. Ему хотелось обсудить случившееся.

– А пассажир из России, говоришь? – спросил он. – Его б тоже расстреляли, – ополченец по-доброму засмеялся. – Или нет. Забрали бы с собой. Неделю пытали бы на предмет того, что он террорист. А потом обменяли бы… Фарт вам нынче, братики.

Александр ещё несколько раз коротко кивнул, не вступая в разговор.

Вострицкому в эту минуту показалось, что Александр не слишком любит ополченцев.

Когда они, наконец, тронулись, Вострицкий так и спросил:

– Что ли ты не жалуешь добровольцев местных?

– Ополчей? – тут же переспросил Александр.

– Забавное слово: “ополчи”, – удивился Вострицкий. – Не слышал.

– Ополчи они и есть, – ответил Александр почти равнодушно.

Некоторое время ехали молча.

На крыше их машины сидел ангел, легко постукивая босыми пятками о лобовуху. Его потные, кудрявые волосы развевались на ветру. Вид у него был, как у ополченцев: слегка придурковатый. Иногда он разбрасывал – словно для объятия – руки, и наслаждался тем, как воздух проносится сквозь его тело.

Вострицкий достал телефон: проверить, есть ли связь. Связи не было.

– Телефоны забирают, и первым делом ищут запись “мама” в контактах, – сказал Александр таким тоном, словно продолжал давно идущий разговор. – Потом ищут жену. Потом командира. Потом кого угодно. И начинают звонить, требовать то выкупа, то ещё чего. Человек убит давно, а выкупа требуют, как за живого.

Вострицкий открыл контакты и, ни на миг не задумавшись, удалил телефон матери.

После матери, так совпало, шла по алфавиту рыжая.

Рыжая была старше его на три года. Улыбчивая, деятельная и ласковая, на поверку она оказалась ревнивой и мстительной. Не без успеха игравшая в несгибаемую, день и ночь стоящую у штурвала, женщину – на самом деле рыжая была труслива и склонна к истерикам.

Удалил рыжую.

Русая была на три года моложе Вострицкого, и тихо ждала, когда он позовёт её замуж.

Русую тоже удалил.

Брюнетка жила в его сердце, как в скворечнике. Когда зарастало окошко, беспечно проклёвывала его заново.

Прокрутил контакты вниз, разглядывая вдруг потерявшие своё звучание и значение имена, и, вернувшись в меню, выбрал: удалить всех.

Холод

Если ты раздумываешь, широко загребая, о бессмысленности всего сущего, или, скажем, о подлости войны, где человек не значит ничего, – ты вообще не боец.

Здраво рассуждая, никакой нормальный человек не будет сидеть в яме посреди поля и умирать за то, чтоб в этой яме остаться и никого не пропустить, – например, в дачный посёлок за твоей спиной.

К чертям бы его, этот посёлок, – если на кону твоя несчастная, но такая горячая, как кружка переслащённого чая в зимнем лесу, жизнь.

С другой стороны, смотря какой посёлок.

В посёлке за их позициями совсем недавно обитали люди небедные. Но почти все они при первых же обстрелах съехали, и весьма поспешно.

Мародёрить посёлок запрещалось строго-настрого, но бойцы давно уже, в шутку, поделили меж собой особняки, и мыслили их как свои – куда они, едва война закончится, заедут – и заживут.

Началось с того, что, прячась от обстрела, Лютик и Пистон ловко перемахнули двухметровый забор и, попав во дворик, на удивление быстро взломали гараж – расстреляв с двух стволов огромный замок.

Артиллерийские осадки Лютик и Пистон пересидели в гаражной яме, под брюхом битого “Крузака”, успев два раза перекурить.

Едва затихло, приоткрыли дверь, чтоб при свете пошариться в гараже, – и, спустя три минуты, чуть жмурясь, вышли во двор.

Металлический забор был посечён осколками – одна из мин упала на дорогу.

– Бьюсь об заклад, здесь наводчик сидит, – сказал Пистон.

Изначально Пистон брал себе позывной Секс Пистолз, но его на второй же день переименовали. Тем более, что он был мелкий и низкорослый – Пистон, словом.

– Пистон, – сказал Лютик: крупный, мордастый, свирепый боец. – Нас зачем послали?

– За котлом, – сказал Пистон. – Потому что прежний пробит осколками, а солдату положено жрать.