Ополченский романс

Вкололи кровоостанавливающее, “антишок”, прочее необходимое – на счастье, артерию не перебило, неглубоко вошедший осколок Лютик выдернул пальцами, а медичка – красивая девка Лида – тут же сделала перевязку.

Шею перевязывать сложно; сделали, как полагается: бинт лёг через подмышку правой руки, которую Пистон теперь держал постоянно поднятой – словно собирался отереть пот со лба, и так застыл.

Пока ждали машину, чтоб Пистона с позиций увезти на больничку, Лютик всё выспрашивал его, как тот себя чувствует: поначалу всерьёз, а потом – поняв, что ранение лёгкое, и Пистон выживет, – для забавы.

– Брат, скажи, – просил Лютик, – а когда попало – ты ж не понял сразу, что за ранение, верно? Могло бы и убить, тьфу, тьфу, тьфу. Говорят, в этот миг вся жизнь перед глазами проносится. У тебя пронеслась? Я всё думаю про это. Потому что хочется что-нибудь толковое вспомнить напоследок, а я начинаю перебирать – и одна херня какая-то: мелькнуть нечему. А у тебя?

Пистон молчал.

– Нет, Пистон, ты подумай. Летит к тебе осколок, и вот ты успеваешь вспомнить… Сначала батя вытаскивает ремень, чтоб охерачить тебя за разбитый мопед. Следом тебе пятнадцать, ты напоил подругу, и вроде всё было готово, но тут она, хоп, и проснулась, и заорала, как резаная. Потом тебе шестнадцать, и ты сам лежишь бухой, и у тебя кто-то шарится по карманам, а ты даже не можешь рта открыть. В семнадцать следак бьёт тебя толстой папкой по башке, чтоб ты подписал свои же показания… Ничего не забыл, из самого главного?

Ополченцы подтянулись к смешному разговору, и начали предлагать иные варианты предсмертных воспоминаний – одно другого хуже; было смешно; не смеялся только Пистон.

Нахохотавшись, захотели покурить, но всё, как обычно, было искурено.

– У Пистона есть, – вспомнил Лютик. – Кто за то, чтоб курить сигареты Пистона?

Все посмотрели на Пистона – тот сидел с поднятой вверх рукой: снова стало смешно – некоторым чуть не до слёз.

– Пистон – “за”, – сказал Лютик под общий хо- хот. – Я достану, брат, – и действительно достал у него из кармана разгрузки мятую, зато почти полную пачку.

Её почти всю – тут же, под равнодушное молчание Пистона, – раскурили. Взамен Лютик, показав Пистину осколочек, зажатый в пальцах, опустил его в пачку.

– На память тебе.

Пистон не отреагировал.

В течение минуты было предложено ещё несколько вариантов: кто за то, чтоб Пистона снять с довольствия; кто за то, чтоб обменять Пистона на ящик тушёнки у хохлов; кто за то, чтоб Пистона назначить комбатом.

– Покладистый ты, Пистон, – говорил Лютик, смеявшийся меньше всех. – Всегда тебя за это ценил.

Нахохотавшись, несколько бойцов вышли из блиндажа покурить на воздух – обстрел давно закончился.

– Я вспомнил… – вдруг тихо, словно осколок перебил ему голос и оставил только дыхание, сказал Пистон Лютику.

Лютик вопросительно качнул головой.

– Я всегда хотел попасть в джунгли. Читал в книжках… И хотел там оказаться, – сказал Пистон. – Потом, когда вырос, жалел, что не успел на концерт “Секс Пистолз”. Не попаду уже – умер певец.

Лютик хотел было как-то обыграть признания Пистона, но отчего-то раздумал.

– Короче, – оборвал себя Пистон, словно устав говорить. – Концерт “Секс Пистолз” здесь с утра до вечера. Одни панки кругом. А джунгли… Ты понял?.. Удав сам приполз.

* * *

Лютик с Лидкой по “зелёнке” проводили Пистона до посёлка. Того всё-таки пошатывало – но вид товарища с поднятой над головою рукой по-прежнему смешил.

В посёлок подлетела битая-перебитая “девятка”, на которой часто возили раненых, – вся пропахшая кровью и никотином, – и Пистон забрался внутрь.

Они расстались без грусти: было ясно, что через недельку-другую Пистон вернётся в строй.

Машина отъехала метров сто и припарковалась возле одного из домов.

Там, знал Лютик, гнали коньяк – замечательно вкусный и не очень дорогой; с него не случалось по- хмелья.

Водитель “девятки” выскочил и торкнулся в дверь. Она оказалась закрытой, и водитель несколько раз ударил по ней кулаком.

На обратном пути Лютик поглядывал по сторонам, опасаясь ещё раз встретить удава.

Не стесняясь, он сообщил Лидке о своих опасениях.

– Откуда он здесь? – спросила она наивно и, резко остановившись, обернулась к Лютику.

– Жильцы оставили: не поедешь же с удавом на “ноль”… – ответил Лютик, заглядевшийся на дерево, и оттого всем телом ткнувшийся в Людку.

Долю секунды они смотрели друг на друга, а потом начали целоваться – так торопливо, словно дожидались этого очень давно, хотя у Людки имелся жених; он служил в их же батальоне интендантом.

Людка была высокая, и Лютику даже не пришлось к ней сильно наклоняться: он только переступил, расставляя ноги шире, словно стоял на шаткой поверхности.

Сгрёб её широким, чуть грубым движением правой руки, левой трогая везде, куда мог дотянуться. Людка, не переставая целоваться, простонала – и этот звук из её рта как бы попал сразу в его рот, и Лютик даже почувствовал эту необычную вибрацию, коснувшуюся его нёба и ушедшую куда-то в сторону затылка.

Людка прикусила его за губу и очень точным, выверенным движением руки, соскользнувшей с шеи Лютика, нашла и сжала ему пах.