Опосредованно

Духота была такая, что даже открытое окно не помогало, когда кипящая в кастрюльке вода превратила кухню в сауну. «Фу, как тут жарко», – сказала Вера, с ходу определив, где находится мать, закончив у холодильника свое слитное движение по дому, начавшееся ударом всего тела в тяжелую для нее входную дверь и особым легким грохотом сбрасываемых кроссовок. «Фу, какая ты скользкая!» – сказала Вера, проведя пальцем по Лениной руке, Лена покосилась в сторону прикосновения и увидела сухую дорожку на своем предплечье. Лена вздохнула: «Да уж».

«А папы не было, – сказала Вера, будто отвечая на вопрос. – Кажется, его тетя Маша выгнала». На эти слова Лена отреагировала неопределенным выражением лица, с таким говорят не очень удивленное: «Ну надо же!», на какое-нибудь исчисляемое знание, почерпнутое из детской энциклопедии, вроде расстояния от Земли до Луны, или количестве населения в той или иной стране. «Но так-то все нормально прошло, весело было?» – поинтересовалась Лена без любопытства, а поскольку топила в это время спагетти в кипятке, то дождалась только: «Фу, макароны опять», и один близнец сменился другим. «Оля с тобой хочет поговорить», – сказала Аня. «Передай ей, что сейчас доделаю и приду, недолго уже осталось тут париться». Накатила закономерная тоска, о какой Лена целый день не задумывалась, а именно, что сейчас будут давать советы, либо просить советов, либо желать некого хотя бы обсуждения того, что случилось. Не хотелось опрометчиво нагрубить Ольге, а вместе с этим было желание сказать кому-нибудь что-нибудь резкое, сорвать на живом свою копящуюся досаду и литературную скуку. «Кота завести, чтобы в случае чего “пшть” – и он бы бежал, уши прижав», – придумалось ей, и стало чуть легче, будто действительно имелось в доме животное, и Лена его шуганула.

Разговор стал бы проще, кабы не Вера, висевшая на сидящей Ольге, как холщовая сумка через плечо, и не Аня, приведшая Лену в беседку под локоток прохладной мягкой рукой, да так и оставшаяся рядом. Причину, по которой девочки должны были уйти, Лена придумывать не желала; да, это было как бы не их дело, но как опять же не их?

«У мамы опять начался этот дикий период, когда никто ей не нравится, а особенно ей не нравятся нормальные мужчины, а хороши только фрики всякие, от которых мороз по коже, да алкоголики. Еще, кажется, по наркоману было, один травокур был, другой вроде как кололся, но он сам ушел, хотя мама за него цеплялась не знаю как. Не как за папу, короче».

«О, так это такой разговор, из тех, когда можно вот так вот руку на стол положить и слушать, даже не особо его поддерживать», – догадалась Лена.

«Я понимаю, тетя Лена, что это вас злит немного, а может, и сильно злит, потому что воображение у меня есть, и чувство вины частично за то, что мы с мамой натворили, тоже, конечно, есть. Просто раньше поводов об этом поговорить не было».

За злость Лены на нее лично Ольга, очевидно, приняла то, что Лена, пока Ольга говорила, барабанила пальцами по столу, Лена же убеждалась, насколько укороченные ногти удобнее, как приятно ими стучать.

«Понимаете, она, что называется, сложный человек, – продолжила Ольга. – Это такое название корректное для бабы, на самом деле, не знаю, которая постоянно погружена в свои фантазии о каком-то волшебном мужчине, который необязательно должен быть хорош для окружающих, лишь бы для нее был любимым таким. А чего она хочет, она сама не знает, кого она может полюбить, кроме себя самой, – неизвестно. Она ведь заводит мужчину, а сама при этом может шлындать в поисках нового, в поисках идеального варианта, а что там дома происходит – ей пофиг совершенно. Героиновый вот этот наркоман, как ни странно, который от нее сбежал (что не странно вовсе), он еду домой носил, понимаете, тетя Лена, ужин готовил, пока ее дома не было ни вечером, ни ночью, ни с утра, какой-то завтрак мне собирал. Она при этом еще переписывалась с каким-то мужиком из Сочи, потому что всегда мечтала жить на берегу моря, не знаю, или чтобы вид лыжного курорта из окна открывался. И вот этот постоянный конвейер мужиков, вечных каких-то холостяков, странных каких-то типов, иногда до жути безобидных скромняшек таких между сорока и пятьюдесятью. Раз в неделю очередной хахаль с утра здоровался на кухне или пытался по-тихому свинтить. Не хочу, чтобы это было у Никитки. Понимаете?»

«Так Вова никуда ведь не делся, – отвечала на это Лена. – Не думаю, что он тебя бросит, девочек, Никиту, если уж ты так беспокоишься. Сомневаюсь, что Никиту он бросит».

«Она может до такого отчаяния довести, что даже папа может бросить. Он уже, как видите, бросил, ушел, потому что не смог вынести ее фокусов. Вы не представляете, какие люди от нее сбегали. Которым даже идти некуда было, как одному мужику с зоны, который после очередного ее скандала сказал, что из-за бабы больше не сядет, и только дверью хлопнул посильнее, а потом еще под окном крикнул: “Дура!”».