Опосредованно

Лена встречала в своей жизни самоубийц, того же, например, однокурсника. Три ученицы ее школы травили себя таблетками: одна по беременности, две – по причине романтических отношений (причем одна из этих двух, потому что отношения были идеальные, и она боялась, что это когда-нибудь закончится). Благоверный учительницы музыки задушил себя выхлопными газами в гараже, потому что разрывался между женой и любовницей. Владимир не подпадал ни под один из этих случаев, особенно под последний не подпадал, даже показал, что из такой ситуации есть вполне себе выход и без суицида и, как оказалось, можно спокойно жить дальше, если и маясь, то явно не на людях. Вот эдак, примерно, и высказалась Лена, и Ольга, видно было, что отчасти успокоенная, попросила все же позвонить ему на всякий случай. Лена чуть не ляпнула, что Владимир не берет трубку, Ольга ее, к счастью, перебила, поясняя, что тоже пересекалась с такими людьми, и вот папа как раз и может сглупить, поскольку он такой бодрячок, а они вот бодрятся, бодрятся, а потом все глядят друг на друга на похоронах и удивляются: почему так получилось, ничего же не предвещало, – и сама затем поведала историю, когда хулиган, жизни не дававший местному ботанику, сиганул с крыши, а ботаник ниоткуда не сиганул, хотя маме и папе все время обещал, что чуть ли не на кубики себя порежет, если к нему не перестанут плохо относиться. «Это по-разному бывает у всех, и это-то и страшно, по-моему, – заключила Ольга. – Мама, вон, тоже травилась пару раз, но всегда очень предусмотрительно, чтобы вокруг люди были. Понятно, что это тоже риск, такая демонстрация отчаяния, и все-таки, между тем, как человек тихо глотает там что-нибудь, и тем, что он выходит посреди празднования своего дня рождения и говорит людям за столом, что выпил пять пачек снотворного, есть такая очень огромная разница, по-моему. И у меня симпатии почему-то на стороне первых, хотя жутко так говорить. И еще мне кажется, что папа из первых и есть».

«Он трубку не берет», – сказала Вера, успевшая уже набрать отца.

«Может, съездить к нему? – предложила Ольга. – Я сразу хотела поехать, но тоже ведь неловко. Ему и так невесело, а тут мы сообщим с улыбками, что считаем его такой мнительной штучкой. Сомневаюсь, что кому-нибудь это понравится, а уж тем более ему».

Тревога проснулась в Лене только ночью. До того, во время беседы, затянувшейся в силу некого, все же, умиротворения, овладевшего всеми, Лена заварила чай, Аня отыскала несколько одинаковых с виду, но различных по плеску, если трясти, баллончиков репеллента, и все стали одинаково пахнуть лимоном, девочки изредка звонили отцу, ничуть не беспокоясь будто, а скорее соревнуясь. Аня незаметно исчезла для того, чтобы так же возникнуть из темноты и поставить на стол банку с малиной, которую насобирала с кустов, пролезавших из соседнего участка, исчезла опять и включила свет в беседке. Говорили о кино, между делом Ольга, помимо всяких драм, навяливала Лене парочку комедийных сериалов, но Лена, с удовольствием несколько раз отсмотрев «Друзей», которых купила еще на дисках, отказывалась и всячески выражала скепсис, когда Ольга хвалила дубляж Дениса Колесникова. «А вот мультфильм про ежика в тумане, – сказала Ольга, когда на стол упал мясистый серый мотылек, бархатистый и уютный с виду, но необъяснимо мерзкий своим трепыханием, – там сказки-то, по которой мультфильм, страницы на полторы-две, а столько всего наворочено. Обычно наоборот бывает, обычно в книгах как-то ярче все, а потом в кино многое не попадает». Ненадолго переключились на книги, затем на истории из жизни, которые походили на плохую литературу (случайные встречи, везение, совпадения) больше, чем сама литература, а за тем Ольга, что понятно, неверно истолковав нервозность Лены, засобиралась домой. «Я обязательно к папе заеду и отзвонюсь», – пообещала Ольга, втягивая вторую ногу в автомобиль. Слово «отзвонюсь» она очень смешно сопроводила жестом, как если бы у Лены были проблемы со слухом или она стояла очень далеко. Улыбку Лены в ответ на этот сурдоперевод Ольга, видно, приняла за одобрительную, потому что перезвонила через час с лишним и доложила, что свет у Владимира в квартире горит, но сам он не отзывается на домофонные гудки, а внутрь подъезда попасть невозможно по той причине, что даже во двор не зайти, поздно уже, и никто не ходит ни туда, ни обратно, не открывает калитку.

Проснувшаяся ближе к трем Лена с трудом сдержалась, чтобы не вызвать такси, когда набрала Владимира и услышала длинные гудки. А потом набрала еще и еще, не получив в ответ ничего, кроме гудков, и снова набрала, а аппарат абонента был недоступен совсем. «В конце концов я могла его просто задолбать звонками среди ночи», – попробовала она успокоить себя и, наоборот, расстроила еще больше, когда придумала, что Владимиру звонили все родные и близкие, и телефон, лежавший неподалеку от хладного трупа бывшего мужа, разрядился. От мысли о хладном трупе Лене самой стало холодно, она едва не принялась звонить родителям Владимира.