Опоздавшая

Репортеры и посредники здесь были более жестокими и экстремистски настроенными, чем в Соединенных Штатах, но и ставки здесь были намного выше. В течение сотен лет Париж правил миром как центр моды, и первые фотографии любой крупной французской коллекции имели зеленую улицу на всех электронных каналах, во всех основных газетах и журналах. Фотографы буквально растаптывали всех на своем пути, чтобы сделать снимки, и уже в этом году немало оптовиков и неудачливых журналистов получили увечья.

Трудно поверить, чтобы одежда вызывала такую истерию, но на кон ставилось больше, чем одежда. Отчасти это было искусство. Но прежде всего производство и бизнес. За последний сезон двадцать три дома моделей наняли около двух с половиной тысяч человек, которые потратили тысячи рабочих часов для того, чтобы произвести одну тысячу четыреста шестьдесят одну модель одежды. Подсчитано, что было сделано более полутора миллионов вышивочных стежков на Лакруа и использовано триста пятьдесят тысяч блесток на Ива Сен-Лорана. Один только Маурицио Галанте использовал девять тысяч алмазов. Когда Карен увидела роскошь и детальную проработку выставленных образцов, она чуть не упала в обморок. Для Нью-Йорка, несмотря на миссис Круз и ей подобных, такое количество одежды было бы немыслимым.

Париж был больше, чем искусство и ремесло. Париж был — деньги. Большие деньги. Громаднейшая часть французской экономики основывалась на гегемонии моды. Это были не только дома моды, но целые империи по производству духов, которыми владели эти дома. Например, компания LVMH владела не только Диором, но Лакруа, Гивенчи и Вуиттоном. Работали огромные ткацкие предприятия, производящие и продающие высокую моду клиентам со всего мира, они создавали и поддерживали иллюзию роскоши и блеска, тиражируемую международными журналами мод, которые раскупаются женщинами всего мира. И неудивительно, что когда Ив Сен-Лоран начал разоряться, то правительство выкупило его дело. Это был утилитарный подход. Сен-Лоран стал Крайслером Франции.

В последние годы Франция стала уступать итальянцам. Жанфранко Ферре занял место Марко Буано в качестве главы Диора. Армани царит в женской одежде, и многие французские производители мигрировали в Италию. Франция так и не сумела связать создание моды и ее индустрию, а итальянцы оказались мастерами. Двадцать лет назад в итальянском языке не было даже слова «дизайнер», они назывались «sartos», что означало портной и звучало оскорбительно. А теперь Армани, известных под кличкой «монах», правит модой во всем мире, и бомонд покупает больше дорогих нарядов высокого стиля в Италии, чем где бы то ни было еще. Но несмотря на то, что итальянцы могут создать и произвести одежду высокого качества, у них не хватает фантазии, шарма, художественной полноты французов.

Американцев обвиняли в отсутствии всего сразу: считалось, что у них нет ни художественного исполнения, ни шарма, ни качественной выделки. Рабочие комнаты Карен были умирающей традицией. Признанный уровень качества был только у Джимми Галаноса. Но когда дело доходит до бриджевой линии… И тут Карен закатила глаза, предвидя все свои проблемы. Было общепризнанным, что в американском производстве цена хорошей одежды была бессовестно высокой, а качество столь же бессовестно низким, поэтому в Париже к американцам относились как к выскочкам, беспринципным торгашам. Калвина Клейна и Донну Каран обвиняли в подделке под Армани, а де ла Ренту — без сомнения, под Джигли.

Французы относились с презрением ко всему американскому, кроме долларов.

Но уважения за доллары было достаточно. В течение недели моды нельзя было найти ни одного приличного отеля, который не был бы заполнен до предела, невозможно было заказать столик в каком-нибудь хорошем ресторане — все было уже занято. Мода была дойной коровой, которую доили только французы. И если оставить в стороне ксенофобию, не было ничего удивительного в том, что французы не были готовы принять на ура американскую выскочку.

— О'кей! — громко крикнула Карен, спеша пройти из гостиницы под аркаду площади Вогезов. — Что, трудный денек?