Оппенгеймер. Альтернатива

– Совершенно верно, есть. И люди, занимающиеся прочими гуманитарными науками. Вы знаете, что такое палеография? Мне пришлось заглянуть в энциклопедию. Но большинство там составляют физики и математики – и Янчи строит самую большую в мире вычислительную машину, которая будет помогать в расчетах.

– И какую же роль вы видите там для меня?

– Эде! – Силард использовал родную, венгерскую форму имени Теллера, а не латинизированную, как обычно. – Эде, мальчик мой, естественно, это важнейший вопрос! Я думаю, что вы станете там новым директором!

Ноябрьский ветер трепал одежду и кусал за щеки.

– Я?! – отозвался Теллер, не скрывая удивления.

– А кто же еще? Нынешний руководитель уходит в отставку. Теоретический отдел в Лос-Аламосе достался не вам. А сейчас перед вами шанс возглавить нечто даже более важное – организовать работу лучших умов мира по спасению планеты.

Теллер сдвинул густые брови:

– Вообще-то я собирался продолжить работу над супербомбой или здесь вместе с Ферми, или в Лос-Аламосе.

– Нет, нет, нет! – возразил Лео. – Только дуракам может прийти в голову драться в горящем доме. Закончилась не только эта война, но и все войны. Каким безумием было бы ссориться из-за границ и ресурсов, которые в скором времени сгорят дотла.

– Это будет

важная работа, – медленно, словно смакуя, проговорил Теллер.

Лео помолчал, дожидаясь, пока встречная кучка студентов пройдет мимо. Теллер услышал, как кто-то из них воскликнул: «Мой бог, это же Эдвард Теллер!»

– Это будет важнейшая работа, – ответил Лео, когда они вновь оказались вне пределов слышимости для посторонних. – Самая важная работа, какую только можно представить.

– Но почему я? Мне кажется, что самой подходящей кандидатурой был бы Оппенгеймер. В Лос-Аламосе он показал себя прекрасным организатором.

– Оппенгеймер! Он запретил распространение там моей петиции – вы сами сказали мне об этом. Я слышал, будто он сказал Трумэну, что у него руки в крови – и так оно и есть! Но вы, дорогой Эде, вы же не работали над этой ужасной бомбой, вы не ограничивали себя ближней перспективой.

– Я знаю людей, – сказал Теллер, – которые возражали и продолжают возражать против любых работ по термоядерным бомбам. – И тут он, видимо, понял, куда клонит Силард. Его голос сделался резким. – И вы тоже хотите отвлечь меня от этой работы!

Лео улыбнулся:

– О, можно сказать и так. Конечно же, я не намерен повторять прежнюю ошибку. Если бы вы не отвезли меня к Эйнштейну и если бы я не убедил его подписать письмо Рузвельту, сегодня в мире не было бы атомных бомб; я переоценил как знания, так и целеустремленность и немцев, и Советов. Честно сознаюсь: я почти уверен в том, что, если американскими усилиями по созданию супербомбы не будет командовать человек вашего калибра, такое оружие вовсе не появится.

Калибр. Командовать. Теллер нахмурился. Как только разговор заходил о бомбах, в языке начинали преобладать термины, связанные с оружием; даже Лео – скорее ягненок, нежели лев, несмотря на свое имя, – поддался этому настрою. Но, возможно, его старый друг прав. Ни Германия, ни Япония больше не имели возможности проводить подобные исследования, а у Советов кто мог бы соперничать с американцами? Возможно, Курчатов. Капица? И впрямь маловероятно. И все же…

– Но ведь это административная работа. – Именно таким презрительным тоном любой исследователь в любом уголке мира говорил бы о подобной должности.

– Эде, как раз административных обязанностей там будет очень мало. Эйнштейн объяснял мне, что идеальным администратором для этого института был бы очень спокойный человек, который не будет лишний раз тревожить людей, погруженных в размышления, а это значит, что и у вас будет достаточно времени для ваших собственных размышлений. Но, конечно, шеф-повар должен привнести в гуляш дополнительную приправу: стиль, который побудит других присоединиться к нашим усилиям. Я реалистично отношусь к своей репутации: я кусачий овод. Да, да, те, кто меня знает, очень высокого мнения обо мне, но ведь мало кто меня знает. А вот вы, Эде, когда-нибудь поедете в Стокгольм, помяните мое слово; вам, Брунауэру и Эммету полагается именно эта награда за предложенный перед войной метод БЭТ. Это великое достижение.

Они подошли к развилке. Лео выбрал левую дорожку, и Теллер, естественно, пошел с ним. Он никогда не говорил никому, кроме Мичи, о надежде когда-нибудь получить Нобелевскую премию за эту работу, но БЭТ действительно очень высоко оценивали в научном мире, хотя, как часто говорил себе Теллер, по справедливости этот метод должен называться ТБЭ; его роль тут была, пожалуй, даже существеннее, чем в открытии эффекта Теллера – Яна.

– Но если вы будете вести исследования этой бомбы на принципе синтеза, – продолжал Силард, – то с какой целью?

– Естественно, ради мира. Это настолько ужасное оружие, что не может быть даже и речи о его применении.