Когда именно Стросс узнал, что Борден закончил работу над письмом, доподлинно неизвестно. Стросса никто официально не информировал, пока Гувер не передал 27 ноября текст письма министру обороны Уилсону и президенту. Однако 9 ноября Стросс добавил в свою папку записку, свидетельствующую, что он наконец прочитал письмо Бордена. «Насколько я помню, – написал он, – в докладе ФБР от 27 ноября 1945 года о советской шпионской деятельности говорилось, что “еще в декабре 1940 года наблюдением были установлены тайные встречи группы лиц, включавшей в себя Стива Нельсона, Хокона Шевалье, секретаря коммунистической организации в Калифорнии Уильяма Шнайдермана и ДРО”. Совершенно ясно, что эта информация была добыта путем прямого наблюдения».
Тридцатого ноября, получив письмо в официальном порядке, Стросс добавил в личный архив еще одну запись, говорившую, что главной уликой против Оппенгеймера служило дело Шевалье: «Важным моментом является то, через какое время после инцидента О [Оппенгеймер] сообщил о нем Г [Гровсу] и есть ли основания подозревать, что О было известно об осведомленности Г насчет инцидента еще до того, как О доложил о нем». Вопрос в самом деле интересный, но так как никакого подтверждения, что Гровс знал о беседе Оппенгеймера с Шевалье до того, как о ней рассказал Оппи, нет, причем свидетельство об этом самого Гровса имеется в анналах ФБР, главный вопрос связан с запиской Стросса. Выходит, он заранее знал, в чем будет состоять суть дела Оппенгеймера?
Осенью 1953 года Вашингтон захлестнула охота на ведьм. Карьеры сотен госслужащих рушились из-за надуманных обвинений. Никто, даже сам президент, не желал вставать на пути сенатора Джозефа Маккарти. 24 ноября 1953 года сенатор от Висконсина выступил с яростной речью, транслируемой по радио и телевидению, в которой обвинил администрацию Эйзенхауэра в «плаксивом, бесхребетном примиренчестве». На следующий день Ч. Д. Джексон сказал репортеру «Нью-Йорк таймс» Джеймсу Рестону, что, на его взгляд, «Маккарти объявил войну президенту». Когда колонка Рестона на следующее утро процитировала слова Джексона со ссылкой на анонимный источник в Белом доме, референт Эйзенхауэра открыто отчитал Джексона, утверждая, что подобные разговоры «еще больше отталкивают Маккарти и его союзников от голосования за президентскую программу». Джексон был возмущен «катастрофическим примиренчеством» перед лицом агрессивных нападок Маккарти. «Смутные ощущения недовольства “отсутствием лидерства”, – написал Джексон в своем дневнике, – которые я много месяцев испытывал и неизменно подавлял, резко заявили о себе на этой неделе, и это меня очень пугает». В разговоре с главой президентской администрации Шерманом Адамсом он предположил, что «скандальное поведение Маккарти заставит прозреть некоторых советников президента, похоже, считающих сенатора добродушным парнем».
В этой ядовитой атмосфере министр обороны Уилсон 2 декабря 1953 года позвонил Эйзенхауэру и спросил, читал ли он последнее донесение Дж. Эдгара Гувера о докторе Оппенгеймере. Айк ответил, что не читал. Уилсон заметил, что новое донесение «самое худшее из всех». Накануне вечером, сообщил Уилсон, ему звонил Стросс и предупредил, что «Маккарти знает об этом документе и может использовать его против нас». Эйзенхауэр ответил, что его не волнуют возможные действия Маккарти. Тем не менее, сказал он, дело Оппенгеймера следует довести до сведения генерального прокурора Герберта Браунелла. «Репутация [Оппенгеймера] не пострадает, – заявил президент Уилсону, – если только не найдутся существенные улики». Уилсон (ошибочно) заявил, что «и брат, и жена Оппенгеймера являются коммунистами. Этот факт и прежние связи делают его крайне ненадежным, если у нас возникнут проблемы с коммунистами».
Закончив телефонный звонок с Уилсоном и еще не прочитав документ, Эйзенхауэр отметил в своем дневнике, что донесение ФБР «выдвигает очень серьезные обвинения, некоторые из них – нового характера». Хотя предъявление обвинительного акта было прерогативой генерального прокурора, Айк написал: «Я очень сомневаюсь, что у них есть такие улики». В то же время он решил прервать все контакты Оппенгеймера с официальными лицами правительства. «Печальный факт состоит в том, что, если обвинения правдивы, то в самом центре наших атомных разработок с первых же дней сидел человек, который… разумеется, доктор Оппенгеймер – один из тех, кто настойчиво призывал больше делиться ядерной информацией с миром», – написал в дневнике Эйзенхауэр, забыв добавить, что сам же и одобрил это назначение.