Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Гаррисон проникся сочувствием к Роберту. Первым делом, сказал он, надо заставить КАЭ продлить тридцатидневный срок для подготовки ответа на обвинения. 18 января Гаррисон съездил в Вашингтон и добился необходимого продления срока. После этого он безуспешно попытался привлечь в качестве главного юридического советника адвоката с опытом участия в судебных процессах. Одновременно Гаррисон работал над письменным ответом на предъявленные обвинения. Шли недели, и Гаррисон волей-неволей сам стал главным юридическим советником Оппенгеймера. Все, в том числе сам Гаррисон, понимали, что отсутствие у него судебного опыта делало его неидеальным кандидатом. Узнав в середине января от Оппенгеймера, что он привлек к защите Гаррисона, Дэвид Лилиенталь записал в своем дневнике: «Я надеялся, что у Роберта будет опытный судебный адвокат, однако дело против него настолько слабое, что выбор адвоката не так уж важен».

По Вашингтону начали гулять слухи о предстоящем разбирательстве. 2 января 1954 года ФБР перехватило отчаянную попытку Китти связаться по телефону с Дином Ачесоном и выяснить «положение дел». Несколькими днями позже Стросс сообщил в ФБР, что на него давят ученые, требуя назначить комиссию для слушания дела с целью «обелить» Оппенгеймера. Стросс заявил ФБР, что «не намерен поддаваться давлению такого рода». Более того, он понимал, что состав комиссии, рассматривающей дело Оппенгеймера, «это наиболее важный вопрос». Ванневар Буш столкнулся со Строссом в его кабинете и заявил, что о его действиях против Оппенгеймера «знает весь город». Буш открыто предупредил, что считает все это «великой несправедливостью» и что, если Стросс будет продолжать действовать в том же духе, «это, несомненно, обернется атакой на него самого». Стросс раздраженно ответил, что «ему наплевать» и он не позволит, чтобы его «шантажировали» подобным образом.

Стросс впоследствии выдавал себя за человека, прижатого к стенке, но на самом деле, конечно, понимал, что преимущество было на его стороне. ФБР ежедневно снабжало его отчетами о перемещениях и разговорах Оппенгеймера с адвокатами, тем самым позволяя заранее подготовиться к любым юридическим маневрам Оппенгеймера. Председатель КАЭ знал, что в досье Оппенгеймера есть информация, которую его адвокатам никогда не покажут, потому что Стросс сам позаботился, чтобы им отказали в необходимом допуске. Более того, именно он назначал членов комиссии для слушания дела. 16 января Гаррисон подал заявку на допуск к материалам дела для себя и Герберта Маркса. Стросс отклонил заявку Маркса, хотя тот в прошлом был юристом КАЭ. Успел ли бы вовремя получить доступ к секретным материалам Гаррисон – большой вопрос. Однако адвокат занял жесткую позицию: либо все члены команды защитников должны получить доступ, либо никто. Вскоре он пожалеет об этом решении и попытается его безуспешно изменить.

В конце марта Гаррисон узнал, что члены комиссии получат целую неделю на ознакомление с необработанными материалами расследования ФБР. Хуже того – Гаррисон, к своему огорчению, узнал, что юрист КАЭ, играющий роль «обвинителя», будет присутствовать при этом и указывать членам комиссии на компрометирующие подробности в досье ФБР, а также отвечать на их вопросы. У Гаррисона возникло «нехорошее предчувствие», что после недельного погружения в материалы досье члены комиссии займут необъективную позицию по отношению к его клиенту. Его просьбу о присутствии на этих консультациях категорически отклонили. В то же самое время Гаррисон пытался получить допуск к материалам дела по другим каналам, чтобы хотя бы иметь возможность прочитать те же документы. Однако Стросс заявил министерству юстиции: «Допуск ни в коем случае не может предоставляться в срочном порядке». По мнению Стросса, ни Оппенгеймер, ни его адвокат не имели тех прав, какими наделен ответчик в суде. Слушание проводилось перед комиссией КАЭ, а не на гражданском процессе, и Стросс сам устанавливал правила.

Стросса не смущал неконституционный характер действий по нейтрализации защиты Оппенгеймера. Он знал, что материалы ФБР добыты в результате несанкционированного подслушивания, и это мало его заботило. Одному из агентов Бюро Стросс сказал: «Техническое наблюдение за Оппенгеймером в Принстоне очень помогло КАЭ, потому что комиссия была в курсе шагов, которые он замышлял». Гарольд Грин счел подобную тактику оскорбительной и заявил Строссу, что «это пахнет не разбирательством, а преследованием и он не желает в нем участвовать». Грин попросил отстранить его от дела.

Во время визита к семье Бэчеров в Вашингтоне Роберт дал понять, что находится под наблюдением. «Он заходил в комнату, – вспоминала Джин Бэчер, – и, прежде чем что-то сделать или сказать, заглядывал под картины и проверял, нет ли за ними подслушивающих устройств». Однажды вечером он снял одну картину и воскликнул: «Вот оно!» По словам Бэчер, слежка «пугала» Оппенгеймера.