Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

В сочельник агенты ФБР приехали в Олден-Мэнор и забрали находившиеся у Оппенгеймера секретные бумаги. В тот же день Оппенгеймер получил официальное письмо КАЭ с обвинениями, датированное 23 декабря 1953 года. Николс информировал Оппенгеймера, что КАЭ сомневается, «не станет ли его дальнейшее участие в работе Комиссии по атомной энергии угрозой для обороны и безопасности страны и соответствует ли оно интересам национальной безопасности. Это письмо содержит перечень мер, которые вы имеете право принять с целью разрешения вопроса…» Обвинения включали в себя все прежние «компрометирующие» сведения о связях Оппенгеймера с известными и тайными коммунистами, отчислениях в фонды Коммунистической партии Калифорнии и деле Шевалье. «Вы сыграли, – говорилось в письме, – важную роль в склонении других ученых к отказу от работы над проектом водородной бомбы, и оппозиция против водородной бомбы, наиболее знающим, наиболее действенным членом которой вы были, определенно затормозила ее разработку». За исключением обвинения в противодействии разработке водородной бомбы вся прежняя информация раньше уже проверялась и была отвергнута генералом Гровсом и КАЭ. В 1943 году, зная обо всех этих фактах, генерал Гровс тем не менее распорядился выдать Оппенгеймеру секретный допуск, а КАЭ продлила его в 1947 году и в последующие годы.

Включение сопротивления созданию супероружия в список обвинений показывало, какой низости достигла охватившая Вашингтон истерия маккартизма. Поставив знак равенства между несогласием и неблагонадежностью, маккартизм переписал определение роли государственного советника и самого смысла таких советов. Обвинение КАЭ не задумывалось как специфический акт судебного разбирательства с целью осуждения обвиняемого. Оно скорее носило политический характер, и решать вопрос о секретном допуске предстояло «жюри», назначенному председателем КАЭ Льюисом Л. Строссом.

За два-три дня до Рождества Роберт и Китти прошли в кабинет мимо сидевшей за столом секретарши и закрыли за собой дверь. Это было что-то новое. Обычно Роберт всегда держал дверь открытой. «Они долго не выходили из кабинета, – вспоминала Верна Хобсон. – Мне стало ясно, что у них возникли какие-то неприятности». Покинув наконец кабинет, чета Оппенгеймеров решила выпить и заодно предложила бокал секретарше. Вернувшись домой, Верна сказала своему мужу Уайлдеру: «С Оппенгеймерами происходит что-то неладное. Я не знаю, что именно, но хочу сделать им какой-нибудь подарок». Уайлдер только что купил пластинку бразильской оперной певицы. Верна принесла ее на следующий день в офис и вручила Роберту со словами: «Это не рождественский подарок, я не покупала его специально для вас, пластинку уже проигрывали. Просто мне захотелось ее вам подарить». Роберт принял подарок и некоторое время молча сидел, понурив голову. Потом поднял взгляд на Верну и произнес: «Какая невероятная доброта».

После обеда Роберт позвал Верну в свой кабинет и, прикрыв дверь, предложил посвятить ее в свои проблемы. Целых полтора часа он рассказывал ей не только про обвинения, но всю историю своего детства, семьи и взрослой жизни. Хобсон ничего этого прежде не слышала. Впоследствии она рассудила, что таким образом Роберт репетировал свой ответ на письмо Николса. Он считал, что «так называемую компрометирующую информацию… нельзя толком понять вне контекста моей жизни и работы».

Следующие несколько недель Роберт лихорадочно готовился к защите. На подготовку ответа КАЭ дала тридцать дней. В начале января 1954 года Оппенгеймер проконсультировался с Гербертом Марксом и Джо Вольпе. Маркс настойчиво советовал нанять первоклассного юриста с хорошими политическими связями. Вольпе не соглашался и предлагал пригласить опытного судебного адвоката. Сначала они остановились на кандидатуре Джона Лорда О’Брайена, высокоуважаемого, но пожилого юриста из Нью-Йорка. О’Брайен отказался по состоянию здоровья. Другой известный судебный адвокат, восьмидесятилетний Джон У. Дэвис, был готов взяться за дело Оппенгеймера, если КАЭ согласится проводить слушание в Нью-Йорке. Стросс постарался этого не допустить. В конце концов Оппенгеймер и Маркс встретились с Ллойдом К. Гаррисоном, старшим партнером нью-йоркской юридической фирмы «Пол, Вейс, Рифкинд, Уортон и Гаррисон». Оппи встречался с Гаррисоном весной предыдущего года, когда юрист стал одним из попечителей Института перспективных исследований. Ему нравилась учтивость адвоката. Родовитость Гаррисона не уступала его репутации. Одним из его прадедов был аболиционист Уильям Ллойд Гаррисон, а дед работал литературным редактором журнала «Нейшн». Сам Гаррисон стоял на твердых либеральных позициях и являлся членом правления Американского союза защиты гражданских свобод. Вскоре после Нового года Маркс и Оппенгеймер приехали к Гаррисону домой и показали письмо с обвинениями генерала Николса. Когда Гаррисон закончил читать документ, Роберт спросил: «Хорошего мало, правда?» Гаррисон односложно ответил: «Да».