Вместо Лилиенталя Стросс ввел в состав комиссии еще одного надежного консервативного демократа, президента корпорации «Сперри» Томаса Моргана. В качестве третьего члена Стросс выбрал консервативного республиканца доктора Уорда Эванса, которого делали пригодным для этой роли две характеристики: его причастность к науке – он был почетным профессором химии Университета Лойолы и Северо-Западного университета – и безупречной историей голосования за отказ в секретном доступе на прошлых заседаниях дисциплинарной комиссии КАЭ. Грей, Морган и Эванс не знали о том, что Оппенгеймер был «попутчиком» коммунистов, и чтение секретного досье должно было их шокировать. С точки зрения Стросса, лучших кандидатов на роль «пустых бочек, которые бы гремели громче всех», невозможно было найти.
В январе начальник вашингтонского бюро «Нью-Йорк таймс» Джеймс Рестон случайно оказался с Оппенгеймером на борту самолета, летящего рейсом из Вашингтона в Нью-Йорк. Они сидели рядом и болтали, однако Рестон потом записал в блокноте, что Оппи «в моем присутствии непонятно почему нервничал и явно чем-то тяготился». Рестон стал звонить знакомым в Вашингтоне, спрашивая, «что стряслось с Оппенгеймером». Вскоре ФБР засекло попытки Рестона дозвониться до самого Оппи.
Оппенгеймера «крайне раздражало», что приостановление действия его секретного допуска могло стать достоянием гласности. Когда он наконец ответил на звонок, Рестон сообщил, что слышал слухи о приостановке его секретного допуска и расследовании КАЭ. Более того, какой-то чиновник передал эту информацию сенатору Маккарти. Оппенгеймер ответил, что не расположен к комментариям. Рестон сообщил, что готовит статью на эту тему. Оппенгеймер все равно отказался комментировать и посоветовал обратиться к его адвокату. В конце января Рестон встретился с Гаррисоном, и они пришли к обоюдному соглашению. Понимая, что статью рано или поздно напечатают, Гаррисон согласился передать Рестону копию письма КАЭ с обвинениями и заготовленный ответ Оппенгеймера. В ответ Рестон обещал подождать с публикацией статьи до объявления о начале работы комиссии.
Подготовка защиты превратилась для Оппенгеймера в жестокое испытание. Он почти каждый день сидел в своем кабинете в Фулд-холле с Гаррисоном, Марксом и другими юристами, готовя черновик заявления и обсуждая тонкости дела. Каждый день в пять вечера он выходил из корпуса и шел пешком через поле в Олден-Мэнор. Нередко юристы шли вместе с ним и продолжали работу до позднего вечера у него дома. «Это были очень напряженные дни», – вспоминала Верна Хобсон. Роберт, однако, сохранял почти невозмутимое выражение. «Казалось, что он хорошо держится, – рассказывала секретарша. – Он обладал поразительной стойкостью, какая часто встречается у людей, победивших туберкулез. Будучи страшно худым, он отличался невероятной выносливостью». Наступила середина февраля, а Хобсон, преданная и очень осмотрительная секретарша, все еще так и не рассказала мужу о событиях у нее на работе. Она чувствовала себя неуютно и однажды попросила Роберта разрешить ей рассказать о его неприятностях Уайлдеру. Оппенгеймер, остолбенев, посмотрел на нее и ответил: «Я думал, что вы давно это сделали».
Оппенгеймер работал над письменным ответом на обвинения КАЭ с «невероятным упорством». Хобсон запомнила, как он «отвергал черновик за черновиком в мучительной попытке достижения полной ясности и правдивости. Даже представить не могу, сколько часов он на это потратил». Сидя в кожаном поворотном кресле, Роберт по несколько минут молча думал, потом черкал пару строк, вставал и, расхаживая по кабинету, начинал диктовать. «Он умудрялся диктовать законченными предложениями и параграфами целый час подряд, – вспоминала Хобсон. – И когда мои кисти почти переставали слушаться, вдруг говорил: “Давайте сделаем перерыв на десять минут”». Потом возвращался и диктовал еще час. Вторая секретарша Роберта Кей Рассел распечатывала скоропись Хобсон через три интервала. Роберт делал правку, после чего Кей перепечатывала текст заново, а Китти редактировала. Наконец, Роберт все проверял еще раз.
Несмотря на упорство, Оппи готовил защиту, практически ни на что не надеясь. В конце января он отправился на крупную конференцию по физике в Рочестере, штат Нью-Йорк. Там собрались все светила от физики – Теллер, Ферми, Бете. На людях Роберт не подавал виду, однако Бете по секрету признался в уверенности, что проиграет слушание. Теллер уже слышал о приостановке секретного доступа Оппенгеймера. Во время перерыва он подошел к Роберту и сказал: «Мне жаль, что у вас неприятности». Роберт спросил, считает ли Теллер, что он (Оппенгеймер) совершил за прошедшие годы что-либо «пагубное». Когда Теллер ответил «нет», Роберт холодно заметил, что был бы благодарен, если бы Теллер повторил то же самое его адвокатам.