Оппенгеймер. Триумф и трагедия Американского Прометея

Когда Гаррисон спросил его о деле Шевалье, Макклой ответил, что комиссия Грея должна сопоставить неправду, сказанную ради выгораживания друга, с важностью Оппенгеймера для страны как физика-теоретика. Эти доводы, понятное дело, очень не понравились комиссии Грея, так как предполагали, что безопасность не абсолютна и что ценностные суждения должны исходить из характеристики конкретного человека, что, кстати, рекомендовали собственные инструкции КАЭ по мерам обеспечения безопасности. В ходе перекрестного опроса Робб прибегнул к хитрой аналогии, спросив, принимал ли Макклой на работу в «Чейз Манхэттен банк» кого-либо из лиц, имевших в прошлом связи с грабителями банков. «Нет, – ответил Макклой, – такие случаи мне неизвестны». А если бы у директора филиала банка обнаружился знакомый, признавшийся, что водит дружбу с людьми, готовящимися ограбить банк, считает ли свидетель, что директор филиала обязан ему об этом сообщить? Банкир, разумеется, был вынужден ответить утвердительно.

Макклой понял, что такой диалог только повредит делу Оппенгеймера, тем более что Грей вскоре вернулся к аналогии еще раз: «Вы бы доверили банковский сейф человеку, вызывающему у вас подозрения?»

Макклой ответил «нет», но на этот раз быстро добавил, что, если бы работник с сомнительной репутацией «разбирался в… премудростях замков с часовым механизмом лучше всех в мире, я бы дважды подумал, нельзя ли как-то уравновесить риск в данной ситуации». В случае доктора Оппенгеймера сказал он, «я бы примирился с существенной дозой политической незрелости в пользу его непостижимого, безграничного ума ученого-теоретика, от которого мы, как я думаю, будем зависеть и в следующем поколении».

Столь острые диалоги не были редкостью. Унылое помещение на углу 16-й улицы и Конститьюшн-авеню быстро превратилось в театр, в котором труппа выдающихся актеров разыгрывала драмы в духе Шекспира. Как судить о человеке – по его знакомым или по его действиям? Можно ли приравнивать критику государственной политики к неблагонадежности? Способна ли демократия выжить в атмосфере, требующей отказа от личных отношений в угоду государственным интересам? Оправдан ли с точки зрения национальной безопасности жесткий подход к проверке государственных служащих на предмет соответствия политическому шаблону?

Свидетели защиты выступали ярко и подчас резко. Джордж Кеннан прямо заявил: в лице Оппенгеймера мы имеем дело с «одним из величайших умов сегодняшнего поколения американцев». Такой человек, предположил он, не может «покривить душой в вопросе, по-настоящему привлекшему внимание его дотошного сознания. <…> Вы с одинаковым успехом могли бы просить Леонардо да Винчи исказить анатомический рисунок или Роберта… дать нечестный ответ».

Это заявление спровоцировало Робба на вопрос, считает ли Кеннан, что «талантливых людей» следует мерить другой меркой.

Кеннан: «Мне кажется, церковь уже ответила на этот вопрос. Если бы церковь судила о святом Франциске исключительно по его молодости, он бы никогда не стал тем, кем стал впоследствии… лишь великие грешники становятся великими святыми, и такую же аналогию можно применить к жизнедеятельности государства».

Один из членов комиссии Грея, доктор Уорд Эванс понял это в том смысле, что «все талантливые люди более или менее сумасбродны».

Кеннан вежливо поправил его: «Нет, сэр. Я не хочу сказать, что все они сумасброды. Я хочу сказать, что, когда талантливые люди достигают зрелости суждений, делающей их полезными для государственной службы, то приходят они к этому не таким простым путем, как все остальные. Их путь бывает полон всяческих неожиданных зигзагов».

Для вида соглашаясь с ним, доктор Эванс ответил: «Сдается мне, что об этом же толковали писатели. Кажется, Аддисон – поправьте меня, если я ошибаюсь – сказал: “Высокий ум безумию сосед. Границы твердой между ними нет”»[35].

Сказав это, доктор Эванс заметил: «Доктор Оппенгеймер улыбается. Он-то точно знает, прав я или ошибаюсь. У меня все».

В тот же день, во вторник 20 апреля, место свидетеля после Кеннана занял Дэвид Лилиенталь. Кеннан вышел из поединка, не уступив позиций. Но для очередного свидетеля Робб заготовил новую ловушку. Накануне Лилиенталю для освежения памяти разрешили перечитать документы КАЭ собственного сочинения. Однако, когда Робб начал перекрестный допрос, быстро выяснилось, что у обвинителя в распоряжении имелись документы, которые Лилиенталю не показывали. Попросив Лилиенталя рассказать по памяти, как решался вопрос с допуском Оппенгеймера в 1947 году, Робб неожиданно извлек служебные записки, в которых Лилиенталь сам рекомендовал «учреждение особой комиссии, состоящей из опытных юристов, для тщательного рассмотрения дела».

Робб: «Другими словами, в 1947 году вы рекомендовали точно такой же шаг, какой мы предпринимаем сейчас?»