Оправдание Шекспира

Яков Осипович остался в России, сколько его ни звал в эмиграцию богатый отец, который был, кажется, фабрикант, точно не помню. Страстью его жизни была музыка, он учился фортепьянной игре у Глазунова. Но музыкальная карьера почему-то не задалась, и Я.О. Рецкер углубился в лингвистику. Он охотно откликнулся на нашу просьбу, но тема показалась мне смертельно скучной, я уже начала переводить английских авторов, срок аспирантуры окончился, а у меня не было написано ни строчки. И кто-то с кафедры литературы посоветовал заняться переводами «Гамлета».

С восхищением погрузилась я в загадочную душу принца Датского. Но вот закавыка: все двадцать русских переводчиков всяк по-своему толковали Гамлета. Взялась за английский текст, ходила на все театральные представления – Гамлет бередил душу, притягивал, восхищал. Но духовная его суть оставалась загадкой. И тогда я взялась читать подробные биографии Шекспира, надеясь, что уж жизнеописание-то отомкнет Гамлета. Но ничего, кроме отвращения к автору, как он оживал в биографиях, это чтение мне не дало. Для нас, воспитанных на русской классической литературе (тоже плод еще полуфеодального общества), столь мощные гуманистические произведения не могли выходить из-под пера не просто малообразованного человека, но впитавшего с молоком матери совсем иные жизненные правила и ценности и выросшего в антигуманистической среде. Вот тут меня и посетили первые смутные сомнения. Скоро выяснилось, что сомневаюсь не одна я, что существуют целые общества, отстаивающие разных претендентов. Ясное дело, в таком смущении ума и души писать диссертацию о «Гамлете» было невозможно.

Теперь загадку представлял не только Гамлет, персонаж пьесы, но и сам ее автор. Как раз в это время я начала читать курс «Перевод английских библеизмов на русский язык» для будущих переводчиков ООН, который читала потом двадцать лет, и во тьме веков замаячила еще одна загадка: историческая личность учителя праведности Иисуса Христа. Чаша весов склонилась в пользу Шекспира, все-таки он отстоит от нас всего на четыре века. И природа его чисто человеческая. С Иисусом Христом все гораздо, гораздо сложнее. Его двухтысячелетняя жизнь в сердцах людей, молившихся и все еще молящихся ему как Богу, точнее Сыну Божьему, окружает его личность таким пиететом и прелестью, что размышлять о нем можно и должно, а исследовать и препарировать духу не хватит. Словом, я стала заниматься Шекспиром, сначала робко, по-дилетантски, читая случайно попавшиеся в руки книги. Но мало-помалу работа затягивала. С авторством Шекспира это именно так – коготок увяз, всей птичке пропасть.

Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. И все же к середине девяностых годов у меня сложилась гипотеза, которой я придерживаюсь и сейчас. Как уже сказано, гипотеза переросла в целостную концепцию, требующую, разумеется, дальнейших поисков, исследований, размышлений. Тем временем в читательских и даже научных кругах малопомалу началось разрушение шаксперского мифа. И пришлось задуматься над тем, что же такое миф, как он рождается. Почему и когда приобретает такую силу, что правде сквозь него столь же трудно пробиться, как здоровому зерну сквозь панцирь асфальта, умертвляющий живую землю.

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВРЕМЕНИ. ШЕКСПИР: МИФ, СКАЗКА, БЫЛЬ

Писатель Даниил Данин открыл науку кентавристику. Я никак не могла понять ее сути, разговаривая с ним по телефону, – Д. Данин был верный ратлендианец. Но когда написала эту главу, увидела ее чисто «кентавристский» характер. У нее две, казалось бы, несоединимые, части: одна – сугубо научная, другая лирическая, и получился «кентавр». Перечитала я ее и решила – пусть так и останется. От нее будет польза и тем, кто служит науке, и тем, кто просто любит читать.

Говорят, земной шар стал теперь земным шариком благодаря научному и технологическому развитию. К сожалению, и благодаря фантастическим военным технологиям. Теперь раз плюнуть – поразить в считанные минуты цель-антипод. А ведь когда-то, чтобы разрушить крепостные стены врага даже при содействии Бога Саваофа, надо было под звуки иерихонских труб обойти их, по крайней мере, три раза, что уж говорить о неволшебных способах ведения войны. Каким огромным, беспредельным представлялся мир, скажем, русскому человеку. Как там у классика, скачи до заграницы хоть тысячу лет – не доскачешь. Или в шекспировские времена в Англии – от Лондона до Стратфорда мили не мерены. Эта беспредельность пространства для стародавнего сознания отражена и в литературе, и в простодушных народных сказках.

Но мир сжался не только в пространстве, но и во времени. Благодаря тщательным историческим исследованиям последних полста лет наши представления о событиях прошлого приобретают глубину: как в телескоп звездное небо, в них, как в рисунках созвездий, меняется плоскостной, казалось, незыблемый, сюжет. И они перестают быть мифом или прекрасной сказкой, не имеющими отношения к действительности.