Опыты Исцеления

Движение на этом моем отрезке петляет, куда-то сворачивает, иногда возвращается, кружится, и все же неуклонно стремится вглубь – так я это ощущаю. И хотя нет у потока остановок, вот уже ясно вижу, что каждый написанный текст – ступенька. Ступенька на пути осознания потока. Осознание тоже поточно, но у него все-таки есть ступени. Во всяком случае, текст, при всей его собственной протяженности, всегда останавливает, фиксирует момент жизни-осознания.

Соединяться с потоком жизни, взбираясь по ступеням осознания – вероятно, это то, зачем мы сюда приходим.

Для чего нужен этот текст-остановка?

В своем внутреннем течении текст устанавливает связи между всем и всем. Иногда очевидные, иногда нет, иногда совсем субъективные и совсем не конвенциональные. Он, как трубочка калейдоскопа, встряхивает при каждом повороте цветные стеклышки-брызги живого потока и складывает из них новый, неповторимый узор-осознание.

Что за стеклышки-брызги такие?

Иногда это просто ритмическая игра слов и звуков, которая тоже ведь кое-какая часть жизни, и даже весьма поэтичная ее часть. Иногда – игра смыслов, чувств, тяжелых кластеров памяти, переживаний. Иногда – детский лепет, молитвенный шепот, смех и плач. Иногда все вместе. И нет между этими осколками главных и второстепенных, как нет правильных и неправильных. Потому что во всем, во всем этом душа различает живые связи.

Что в этой книжке?

Всего понемногу. Есть прикосновения к людям, живущим и уже ушедшим, которых хотелось понять, обнять и сохранить. Встречаются попытки удержать события и пространства, окликающие из глубины памяти. Еще медитации, то есть проекты, организующие виртуальное пространство и время для перехода в другое состояние. Общее для всех текстов – не столько литература, сколько терапия. Начало многих историй – в непонимании, неясности, или, того хуже, в депрессии, как сейчас говорят, в дауне. А конец – это я что-то для себя соткала, связала текстом, и, значит, выстроила, прояснила и перешагнула в новое, более позитивное состояние. Между началом и концом – барахтанье и подпрыгивание мысли, переливы чувств, журчание и вязанье слов – короче, путь.

Все вместе осознаю как опыты исцелений, то есть, попытки достижения цельности.

Пока читала, увидела новое: во многих текстах есть какой-то общий алгоритм, даже какая-то важная для меня методическая составляющая: как барахтаться, как собирать себя из хаоса, как журчать и связывать. Еще подумала: кому-нибудь обязательно пригодится.

На чужом опыте нельзя научиться, но в нем всегда есть подсказки.

Путешествие в Книттлинген. Март 1992

Ощущение путешественника и театрального зрителя чем-то сродни: и тот, и другой временно вырваны из контекста привычной жизни, пространство и время предстают им обновленными и, в большей или меньшей степени, отстраненными, а потому их зрение и слух напряжены больше обычного. В Штуттгарте я оказалась путешественником, которого не оставляло ощущение театральности происходящего, и вот теперь не могу отделить театра от реальности.

Должно быть, торговать часами в Штуттгарте – дело малоприбыльное. Днем и ночью звонят колокола, отбивая целые, половины и четверти, делая жизнь музыкальной, делая время ощутимо слышимым, и, в то же время, проводя какую-то важную черту между городом с его звучным временем и всем остальным миром. Думаю об этом, сидя в машине г-на Веллера, который любезно согласился переместить меня из Штутгарта в Книттлинген, чтобы я могла посетить музей Фауста.

Представляю себе: через час с небольшим я в городе, где жил Фауст. Наверняка там сохранилось нечто, что прямо или намеком укажет на разгадку этой таинственной личности. Чего он хотел, что он такого совершил, чтобы остаться навсегда? Как вообще получается, что человек умирает, а от него остается эхо, которое звучит и звучит, отбивая целые, половины и четверти – вечно! В Книттлингене, наверное, тоже все время звонят колокола – иначе откуда такое звонкое название?

Мой спутник предлагает заехать в монастырь Святой Марии.

– Mit Vergn"ugen! Das ist gerade was f"ur mich! C удовольствием, это как раз для меня!

Чего ищут люди в незнакомых местах, почему стремятся путешествовать? Когда-то я думала: ищут нового, экзотических ощущений. А теперь думаю: ищут свое потерянное детство, ищут забытой остроты переживания пространства, что, собственно, и дает истинное наслаждение. Или истинную боль? Старые гравюры, раскрашенные картинки в книжках моего детства, загадочные города на случайных открытках – вспоминаю собственное возбуждение и настойчивое желание раздвинуть рамку и увидеть скрытое продолжение пейзажа. Не потому ли дети рвут книжки с картинками?