Орангутан и Ваучер (сборник)

Она считала Мишку своей собственностью. Но женское чутье подсказывало ей, что никого он не любит.

– Варя! Миленькая невестушка. Солнышко мое несусветное! – обрадовался Мишка и вдруг запел:

Береза, белая подругаВесенних зорь,Прозрачных ре-е-е-к…

– Тихо ты! Молчи. – Глаза Вари испуганно блеснули. – Я тоже подумала о березах…

Слабость была у Вари. Не ходила она к милому без гостинцев. То олочка принесет, то грибочков солененьких. И в этот раз достала из сумки несколько кусочков сахара, шанежку, бутылочку, стаканчик, аккуратно положила на скамейку.

– Другому бы снега пожалела, а тебе… Выпей, голубчик мой, а я сахарок похрустаю… С кем сперва прощаться будешь?

– По ком душа болит, с теми и буду…

Мишка неторопливо подошел к могилке деда, открыл бутылку и плеснул сначала на могилку, потом в стаканчик.

– За память!

– За каку?

– За общую… Без нее нельзя… без нее и тебе и мне худо. – Мишка по-солдатски вытянулся, выпил. – Плесни-ка еще! Мой дед крестьянином был, а книги читал мудрые.

Варя налила еще.

– Теперь за отца… – Мишка подошел к отцовской могиле, хотел чокнуться с надгробной звездочкой, но передумал. – Ну и красна же ты, мать честная!

– Я-то?

– Да не ты! Звездочка шибко красна. Светит!.. А что? Отец любил свет… Да простят родичи мои его крутой норов… – Мишка опять подошел к дедовскому кресту: – Простишь, Фрол, али нет? – Он вдруг замолчал, словно дожидаясь ответа.

Тихо было на кладбище. Лишь где-то высоко в небе глухо каркали вороны.

Граммофон поправил мятую сорочку и подошел к третьей могиле:

– Здравствуй, баушка! Здравствуй, родненькая! Прими от меня низкий поклон… – Он грузно опустился на колени и, не замечая грязи, застыл.

– Ты что, спятил? В самую глину лезешь…

– Молчи! – сказал Мишка. Он пригнулся к изголовью могилы и, коснувшись губами мокрой земли, всхлипнул.

Сыро было на кладбище, но светло и уютно. И душа Мишки светилась.

– Варя! – неожиданно позвал он. – Ты знаешь, отчего у меня такой сильный голос?

Варя не откликнулась.

– А с того, голубушка, что эти люди всегда рядом со мной. И чем больше я думаю о них, тем сильнее голосом и сердцем. Вот и теперь… Тебе страшно, а мне ничуть… Я как у себя дома, среди родных… Ну, дорогие, прощайте!..

Они вышли на проселочную дорогу. До пристани шли пешком.

…Грустно мужику без гармошки, а гармонисту тоска настоящая. Мишка поклонился уходящему берегу, «беломорину» в зубах покрутил, и пальцы его по перилам трапа, как по кнопкам баянным, забегали. Туда-сюда, а звука-то нет! Только теплоход на одной ноте гудит.

Утро над Северной Двиной разгоралось звонкое, солнечное, а душу Мишке словно пиявка сосала. С грустью смотрел он на белесую гладь реки. Тумана почти не было, и прибрежные валуны, как туши сонных тюленей, проглядывались до горизонта. Впереди теплохода глухо тарахтел ботик, и над его мачтами резвились стаи чаек. Их было так много, что небо над ботиком загоралось белыми сполохами, ослепляло глаза.

– Баян бы щас! Косарей будить да женок напевных! – высказал Мишка думку свою, и как-то смешно ему стало. Вокруг-то уже не свои, не пермогорские едут, а бог знает какие люди.

Позыркал он по сторонам, к деду с пестерем подошел:

– Пермогорский?

– Черевковский… – бойко ответил дед.

– А пестерь-то нашенский… Сашка Куликов такие плетет…

– А те че?

– Эх, дедок, где б гармошку достать? Околеваю без нее, руки трясутся…

– Ты че, позастыл?

– Нисколечко… Играть хотца, оттого и трясунок во мне…

– Ниче, отойдет щас… – Дед достал из фуфайки бутылочку, протянул Мишке. – Выпьем чуток, и без гармошки песня слюбится… Открывай!

– Не могу я так, без инструмента…

– А ты пробку внутрь, инструмент ни к чему…

– Ты че, спятил? Я те про гармошку, а ты… – Мишка по ложил бутылку на пестерь, вгляделся в лица пассажиров. – Мне гармонь нужна, а не сивуха. Эй, паря! – окликнул он веснушчатого матросика. – У тя гармошки не будет? Напрокат… душу скука ест… Матрос улыбнулся.

– Нема… гитара одна… и та в пробоинах… Мишка вернулся к дедку.

– Че, неймется без музыки-то?

– Неймется… и гроши есть, а без баяна тоска…

– А ты не горемыкай. – Дедок посмелел. Бутылочки на пестере уже не было. – В Красноборске слазь, там любую гармонь купишь!

Медленно ползли минуты, пока в глубине зеленого берега не показалась деревянная пристань Красно-борска.

Не шел, а бежал Мишка по сосновым мостовым в районный магазин.

Пустынно было в промтоварном отделе.

– Мне бы гармошку, девушка? – осторожно спросил Мишка, глядя на пустой прилавок.

Девушка улыбнулась.

– Опять гармошку. Беда прямо… Как редкий товар, так спрос на него…

– Редкий?

– Да, редкий. Не удивляйтесь. В первую очередь Дом культуры обслуживаем.

– А ежели инструмент для общественного дела нужен, тогда как?

– В Дом культуры идите… Там любой инструмент есть.

Искать директора Дома культуры не пришлось. Он сидел в маленькой светлой комнатке и что-то писал. Мишка узнал его, решительно вошел в помещение, положил туес на стол.

– Гармонист я, из Пермогорья, – начал он напрямик. – В Москву еду, а гармони нет… Посодействуйте…

– Из Пермогорья?

– Ну да… Парфеновский…