Оранж

Полотнища красные, словно костры.

В промышленных зонах металлы.

Я, будто в пожаре с известной поры.

Какой же я грязный и малый!

В стенах духота он жаровен печей.

Я сам – исхудалая щепка.

И чтобы не вспыхнуть, бегу от углей.

Везде трудоёмко и терпко.

Совсем опостылел рабочий мой цех.

Работа стократней зарплаты.

Умаялась туша, шагнула наверх.

Привстал на решётку с квадратом.

Как малое пламя привстал мой язык.

Уставшая грудь еле дышит.

Верёвка упёрлась в ранимый кадык.

Наклон табуретки всё ниже…

Внезапно крестящиеся

Поборники Бога средь улиц и хлама

приятельски и раболепно глядят

на жёлтые шапки белёсого храма

и молятся спешно, идут иль стоят.

Внезапно, вдруг крестятся, мимо шагая,

дельцы богомольцы, что видят кресты,

боясь, уважая, любя Адоная,

и просьбенно шепчут их сытые рты.

Они, как фабричные люди ждут звука,

господнего голоса с башни большой,

какой их сомненья, печали и муки

за миг облегчил бы своей чистотой.

Прохожие блеют с порывами страсти.

Дела боговеров спонтанны, странны.

Жильцы-боголюбы в том видят всё счастье.

По мне же, они, как безумцы страны.

О некоем строе

Не стоит огульно хвалить этот строй,

который продажен, тиранен, фиктивен,

коварен, готов всей планете дать бой,

дурён, воровски и бандитски активен.

В крови дальнострельность орудий, плевков.

Он множит госшлюх, идиотов, бандитов,

плодит изобилие хитрых оков

сумы, кандалов и банкирских кредитов.

Себя восхваляя, соседей кляня,

с огнём обносясь пограничным заслоном,

противников, умных и честных гнобя,

грешит, деградирует, прёт по уклону.

Законы чинуш для поддержки основ

и казней плебеев за краденный хлебец.

Инстанции власти пугают рабов,

хотя всё правительство и есть иждивенец.

Владельцы людей и земель – богачи,

какие в хоромах, икре и именьях.

Дельцы, словно буйволы и тягачи,

воруют богатства с великим уменьем.

Церковные рыла с мешочками щёк,

рюкзачными пузами, тьмой негодяев

боятся наук, что им вечно в упрёк,

кадилами сумрак, туман нагоняют.

Окуренный люд в безобразных краях,

что к винам приучен с крестин, омовений,

глядит на вождя, как на лучший маяк,

молчит, потакает, живёт по теченью.

По мотивам книг В. М. Гюго

Они недобросовестны, как твари, паразиты,

что франтствуют, властят и слуг своих не чтут,

и тратят состояния, проценты с депозитов.

Богатенькие лодыри, что тратят, жрут и пьют.

Повсюду безнаказанны и чтимы подлой властью.

Их щедрые столы – на зависть беднякам,

каких богатый слой считает мелкой мразью,

что не достойна жить, тянуть себя к богам.

Их статус псевдоправедный вещает или судит.

И чернь не смеет им перечить, их ругать.

Приказы мнут бедняг и за провинность рубят.

Народ обязан их катать, на них пахать.

Герои светских сил бесчинствуют годами.

Закон и сам король от плебса защитит,

какой зовут они бесправными скотами.

Но верю, люд рванёт и их всего лишит!

По мотивам «Отверженные» Виктора Гюго

Король, патриарх и глава полисменов

стоят на защите помещичьих прав.

Система без совести, чести и смены

стабильна, как общий испорченный нрав.

Программа их дел, ремесла, как цепочка,

какая взаимно порочна, как грязь.

Их властное дерево дарит всем почки,

чьи язвы не лечит весенняя мазь.

Пускают листки и цветы и плодятся,

кустарники, травы лишая лучей,

которые с неба решили спускаться

во имя тепла всех растений, людей.

Вот так же купцы, феодалы, их дети

растут на земле и навозе с низов.

Ах, вся вертикаль, её лживые сети

совсем не гуманны, ужасны с азов!

Всем правит злодей, что в атласных перчатках,

и чтит членов в мантиях, связи семей,

что всюду на самое лучшее падки,

которых боится народец-лакей.

Магнаты – владельцы правителя, папства.

Умы-воротилы – всем суд и гроза.

В написанных ими уставах лишь рабство.

Коррупция – гниль головы карася.

Им вождь потакает, как кукла и шл*ха.

Хранит их права и конструкцию лжи.

Но слышал на площади дерзкие слухи,

что эти порядки хотят сокрушить!

Чумной полководец

Он – подлый, бестактный, скупой полководец,

набравший в отряд безобразную мразь:

покладистых дурней, тугих, богомольцев,

какие своруют, убьют, лишь дай глас.

Чумной самохвал и моральный калека

дублирует дурость, бесправедный быт,

за что будет помним в народе полвека,

а также моими стихами избит.

Плюгавый плешивец, лысеющий дурень

слагает, вещает лишь чушь и враньё.

Бездарный начальник, как увалень, тупень,

бойцами накормит червей, вороньё.

Солдаты полягут при первом сраженьи

и клювам голодным себя отдадут.

Он, как Бонапарт, бросит их на съеденье,

себя не виня за испорченный путь.

Самоувольнение

Уволенность делает дух обнажённым,

свободным от вздорных приказов, цепей,

оставшимся с честью и непоражённым,

и не поступившимся пядью своей.

Она сохраняет нетронутым гордость,

несогнутым честный и умственный сорт,

отринув поток беззаконья и подлость,

и самоуправство помещичьих морд.

Деяние вмиг превращает в нерабство

и стать возвышает, не дав ей страдать,

и не позволяет тонуть в постоянстве,

и вязнуть в помоях, и в грязь ниспадать.

Акт сделал свой подвиг заметным и чистым,

оставшись при совести, правде, уме,

сверкая кольчугой, как яркой монистой,

ценя свою целостность даже во сне.