Читаем «Орден меченосцев». Партия и власть после революции 1917-1929 гг. полностью

В свое время на 4-м Совещании по нацвопросу Сталин высказался так против предлагавшихся крайних мер в отношении Султан-Галиева: «С человеком покончено как с политической единицей. Чего же еще?» Эта реплика раскрывает нечто из методов генсека в отношении своих оппонентов. Он не был сторонником немедленных расправ и предпочитал постепенное, дозированное уничтожение соперников, с возможностью отката от последнего шага в видах сохранения равновесия и контроля над ситуацией. Когда ленинградский губком вынес решение с требованием к ЦК об исключении Троцкого из партии, сталинская группировка сошлась на том, что было бы большой ошибкой применить такую меру по отношению к Троцкому, что это еще несвоевременно и предложила ленинградцам снять эту резолюцию. Но ленинградцы, сняв одну, написали другую, в которой заключалось требование об удалении Троцкого из состава Политбюро. Большинством голосов Цека отклонил и это предложение. Сталин играл с Зиновьевым, демонстрируя ему силу своих «мышц».

Зиновьев в свою очередь третий год подряд прилагал усилия, чтобы в глазах партийных масс утвердиться в качестве преемника Ленина. Он везде демонстрировал свое приоритетное положение, брался за космические темы, делал огромные доклады, захватывая трибуны партийных форумов на столько времени, сколько ему заблагорассудится, не считаясь с регламентом, притом заполняя выступления всякой мелочью личного характера. Но ему никак не удавалось внушить аудитории должный пиетет, его излишняя говорливость только раздражала. На XII съезде партии Осинский ядовито заметил: когда ленинским языком пытается говорить т. Зиновьев, я не верю своим глазам (м.б. ушам?). «Если на клетке написано "лев", а льва там нет, я не верю надписи»[717].

Зиновьев очень хотел быть «львом». Для него вопрос о судьбе Троцкого превратился в дело принципа, поэтому Сталин легко вывел его из себя и заставил совершать ошибки. Зиновьев принялся активно перенимать методы и лозунги разоблаченного им Троцкого, в частности призыв делать ставку на молодежь. Зиновьевцы предприняли попытку овладения комсомолом. Когда окончательно выяснилась позиция большинства цекистов по отношению к ленинградскому руководству, Зиновьевым было сделано обращение через голову ЦК партии к комсомолу с призывом провести ленинградскую точку зрения в ЦК РКСМ. В Ленинграде состоялась губернская конференция комсомола, на которую без всякого уведомления и разрешения Москвы были приглашены представители 15 крупнейших организаций со всего Союза ССР. Этот маневр в духе Троцкого вызвал резкое осуждение в ЦК партии, там это было расценено как шаг к созданию второго центра молодежного движения.

В Кремле давно подозревали северную столицу, взявшую имя Ленина, в сепаратистских настроениях. Ленинградские учреждения постоянно пытались претендовать на былой всероссийский масштаб и имели к этому серьезные основания. Там по-прежнему были самые передовые предприятия, многочисленный и активный рабочий класс, крупнейшие издательства и лучшие типографии. Ленинград оставался центром Северо-западной области, в состав которой входили пять губерний: Ленинградская, Новгородская, Псковская, Череповецкая, Мурманская, и Карельская автономная советская республика.

В конце 1924 года Орграспред ЦК стал критически отзываться о деятельности Севзапбюро ЦК по руководству губернскими организациями. Отзывы по большей части выражались в словах: «недостаточно», «хромает», «не уделяется» и т. п.[718] 22 декабря секретарь ленгубкома П.А.Залуцкий отчитываясь перед Оргбюро о работе Севзапбюро ЦК, помимо прочего сообщил, что в Ленинграде обсуждается вопрос о том, что необходимо «обособить» аппарат Севзапбюро с тем, чтобы постепенно реорганизовать его в аппарат областного комитета на выборных началах[719]

. То есть преобразовать бюро, назначаемое из Цека, в более независимый от Москвы орган. Основной лозунг, который дает бюро в ячейки, — осуществление внутрипартийной демократии и борьба за наиболее гибкие и всесторонние формы ее воплощения.

Присутствующие на заседании насторожились, поскольку по опыту прошедшей дискуссии всем было памятно, что лозунги расширения «демократии» в партии исправно служили хорошим прикрытием для утверждения узковедомственного или группового бюрократического интереса, с которым якобы предполагалось бороться. Зиновьев подхватил эстафету «партийной демократии», выпавшую из рук Троцкого. Поэтому Оргбюро холодно приняло к сведению сообщение Залуцкого, предложив Севзапбюро сформулировать и внести свои конкретные соображения в Цека. Но, чтобы обеспечить нужное направление в соображениях ленинградцев, Оргбюро тут же приняло решение о пересмотре состава Севзапбюро, заменив троих человек более надежными товарищами из Москвы[720]. Вопрос на время удалось заморозить.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
1993. Расстрел «Белого дома»
1993. Расстрел «Белого дома»

Исполнилось 15 лет одной из самых страшных трагедий в новейшей истории России. 15 лет назад был расстрелян «Белый дом»…За минувшие годы о кровавом октябре 1993-го написаны целые библиотеки. Жаркие споры об истоках и причинах трагедии не стихают до сих пор. До сих пор сводят счеты люди, стоявшие по разные стороны баррикад, — те, кто защищал «Белый дом», и те, кто его расстреливал. Вспоминают, проклинают, оправдываются, лукавят, говорят об одном, намеренно умалчивают о другом… В этой разноголосице взаимоисключающих оценок и мнений тонут главные вопросы: на чьей стороне была тогда правда? кто поставил Россию на грань новой гражданской войны? считать ли октябрьские события «коммуно-фашистским мятежом», стихийным народным восстанием или заранее спланированной провокацией? можно ли было избежать кровопролития?Эта книга — ПЕРВОЕ ИСТОРИЧЕСКОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ трагедии 1993 года. Изучив все доступные материалы, перепроверив показания участников и очевидцев, автор не только подробно, по часам и минутам, восстанавливает ход событий, но и дает глубокий анализ причин трагедии, вскрывает тайные пружины роковых решений и приходит к сенсационным выводам…

Александр Владимирович Островский

Публицистика / История / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное