Раздался хриплый писк. Руперт повернул голову и увидел гнездо на крыше прадедова склепа. Из переплетения ветвей торчали три головы с большими раскрытыми клювами. Птенцы кричали, услышав шелест материнских перьев. Ворона не заставила детей ждать: спикировала с ближайшей сосны и хлопнув крыльями, уселась на край гнезда. Начался птичий обед. Руп улыбнулся, глядя на пернатое семейство. Птица дёрнула головой и посмотрела на человека. Она с секунду переступала с ноги на ногу, а затем снова продолжила кормить крикливый выводок.
Свивер поднялся со скамьи, приложил руку к надгробию брата и покинул кладбище.
На месте, указанном в письме, оказалось не менее солнечно, чем дома. Сквер, раскинувшийся рядом с центром Альгрида, был полон молодёжи, которая прогуливалась с детьми, в ветвях кипарисов прятались и напевали свою песню кузнечики, а в небе порхали ласточки.
Руперт не придал значения этому скверу, когда вернулся из Северной Релии, но теперь он видел в нём некий символ. Неудивительно, что она выбрала местом встречи именно сквер, где раньше стоял храм имени Святого Юстиниана.
Свивер уселся на свободную скамью и увидел Мари. Та шла по дорожке прямо к нему. Она загорела, на ней было лёгкое платье и простые туфли, лишь белые как снег волосы напоминали о той Мари Бардо, которую знал Руперт.
— Рубашка с коротким рукавом тебе не идёт, — она села рядом.
— А я не ожидал увидеть тебя в платье, — усмехнулся Руп. — И всё гадал, добралась ты до берега или нет.
— Что ты сделал с книгой?
— Она у меня. Я навестил всех антикваров, каких смог найти, даже ездил в Ваюту… Никто не хотел её покупать, все слишком боятся Парней в чёрном. Ты, кстати, оставила у меня кое-какие вещи и в Иккаселе, и здесь.
— Выброси, мне всё это уже не понадобится, — отмахнулась Мари. — Да и не хочу я больше как-то связывать себя с Орденом.
— И чем же ты сейчас занимаешься?
Мари подняла правую руку, демонстрируя найденный в Болунтуре браслет.
— Мне удалось откопать кое-какую информацию. — Она провела пальцами по бронзовым звеньям. — Похоже, культура называла себя Хабуру. Я побывала на нескольких островах, где местные хранят о них предания. Церковь не может туда дотянуться.
— Значит, шпага на поясе и ветер в волосах? — улыбнулся Руп.
— Без шпаги. Сражаться мне уже не нужно, теперь я наконец-то снова археолог. Ну а ты кригсмессер в хорошем состоянии держишь?
— Он отполирован и заточен, но весит на стене, — Свивер коснулся правого плеча. — Я не могу им больше пользоваться, прежняя подвижность руки не восстановилась. На моих картинах это тоже сказалось. Кисть дрожит, словно на морозе, с гипсом ещё получается, но приходится работать на больших полотнах, мелкие детали совсем не даются.
— Я бы как-нибудь посетила твою галерею, о которой ты тогда упомянул.
— Я планирую открыть школу искусств, когда-нибудь посмотришь на работы моих учеников.
— Главное, чтобы там не было картин из ложек, — усмехнулась Бардо и поднялась. — Прощай, Руперт.
— Прощай, Мари.
Он проводил её взглядом. Сам поднялся со скамьи и купил у мороженщика стаканчик с пломбиром, новое лакомство, появившееся на улицах городов, очень полюбилось Руперту.
Покусывая холодную сладость, Свивер направился в большой Альгридский парк, чтобы насладиться редким солнечным днём.