Ордынский волк. Самаркандский лев

Эта зима выдалась довольно теплой, и уже во второй половине января Тимур поднял войска. Хронист написал об этом: «В день четверга двенадцатого дня месяца сафара в году семьсот девяносто третьем[28] он (Тимур. – Авт.), сопутствуемый удачей и счастьем, отправился в поход на Токтамыш-хана».

В местность Кара Саман, близ Отрара, где Тимур встал лагерем из-за непогоды, и прибыли послы от хана Золотой Орды Тохтамыша.

Глава третья

В чужие пределы

1

Уже несколько дней лил проливной дождь, земля раскисла, войско двигаться не могло, увязло бы.

Тимуру доложили: «Прибыли послы от хана Тохтамыша, государь!»

– Приведите их ко мне, – греясь в непогоду крепким вином, приказал Тимур.

Злость уже закипала в нем, но он умел сдерживать порывы сердца. Татары вошли. Послы вероломного ордынца хоть и старались держаться гордо, но предстали перед эмиром вымокшими до нитки, измотанными быстрой и утомительной дорогой, опасениями за свои жизни. Жалкие видом, они пришли с дарами. Привезли девять белоснежных коней, тоже намокших и понурых, и гордого сокола. Тохтамыш знал, что Тимур – заядлый охотник и большой любитель соколиной охоты. Эмир взял его на руку и заглянул в глаза хищной птице. Намокший сокол тоже одарил его ледяным взглядом и встряхнул перья, окатив Тимура брызгами. Это был плохой знак! Полководец поморщился, пренебрежительно отдал птицу слугам.

– Говорите, – кивнул он послам.

Те, встав на колени, низко поклонились.

– Великий хан Тохтамыш, наш господин, велел сказать так, – заговорил старший из послов, развернув свиток. – «Тот государь со мной был как отец с сыном, он мой благодетель», – под взглядом правителя Мавераннахра с великим почтением прочитал он. Льстивая речь шла, конечно, о Тимуре! Вот он, хитрый Тохтамыш! – «Те милости, которые он сделал для меня, не сделал бы ни один отец для своего сына». – Тимур усмехнулся: о, это была правда! В своей милости он сошел бы за сто любящих отцов! – «Если бы я долгие годы возносил ему благодарности, то и это означало бы, что я ничего не смогу сказать. Без моего ведома несколько дурных несчастных людей сделали непристойные дела, о которых я не был осведомлен…»[29]

– Несколько дурных людей? – усмехнулся Тимур. – Ваш хозяин разорил половину моего государства и разорил бы вторую, если бы я не встал у него на пути! – Он умерил гнев. – Но говорите, послы, говорите, это упрек не вам – вашему господину.

Посол покорно и осторожно кивнул:

– «Теперь я уповаю надежду, что государь своей милостью и добродушием простит наши прегрешения».

Тимур неторопливо сделал глоток вина, другой. Он молчал, как молчит до срока подступающий зверь, и это молчание заставляло послов трепетать.

– Когда вашего хозяина раненого привезли ко мне, то всему миру стало ясно, что я принял его как сына, – заговорил Тимур. – Я давал ему оружие и войска, помогал в борьбе с его врагами, и не единожды. Наконец, я передал ему престол Урус-хана, посадил Тохтамыша на царский трон и поставил ханом Джучиева улуса. Хотя все это было дано ему Аллахом великим, я был причиной тому. Он для меня был как сын, а я для него – как отец.

– И наш хозяин говорит о том же! – живо подтвердил стоявший на коленях посол.

– Да! – наконец-то вскипел Тимур и поставил пиалу. – Но теперь, когда он добился власти и величия, в нем проснулись великодержавные устремления! Забыв все наши милости, во время нашего пребывания в Иране он пришел и разорил нашу страну, доставил мусульманам страдания. Эти его деяния я не воспринял близко к сердцу и сказал: «Это проделка из-за глупости – юноша придет и извинится». Однако, как говорят, он сильно возгордился, от своих дел нисколько не раскаялся, вознамерился напасть на нашу страну и послал войско. И когда мы из Ирана возвратились в свою страну, то его войско, услышав о нас, бежало. Теперь он видит, что мы идем в его страну, и он, якобы идя по пути раскаяния, просит прощения. Хватит! Его дурным деяниям несть числа! Теперь нельзя доверять его словам, мы от пути войны не свернем и пойдем на него. И посмотрим, кому Аллах великий и всевышний подарит победу. – Тимур взглянул на своих слуг, державших наготове самую дорогую одежду для гостей. – А теперь, послы, наденьте золотошвейные халаты, в которых я принимаю дорогих мне гостей, и ешьте наш плов, такого вы не отведаете в Сарае. С вами будут обращаться хорошо, даю слово, совсем не так, как ваш хозяин обращался со мной и моими подданными. И ждите – все решит курултай.

21 февраля 1391 года послам Тохтамыша дали выговориться на срочно собранном курултае. И вновь в послании Тохтамыша прозвучали обвинения в адрес дурных людей, толкавших несчастного хана на эти походы, и вновь прозвучали слова раскаяния: «Теперь я уповаю надежду, что государь своей милостью и добродушием простит наши прегрешения».

– Сквозь эти слова я слышу шипение гюрзы, – негромко проговорил Хаджи Сайф ад-Дин, давно уже не веривший неблагодарному ордынскому владыке. – Он потерял союзников – Могулистан и Хорезм, вот откуда его пресмыкающийся тон!